Ну что ж, вот таким уж он был, дядя Оскар, делал вид, будто и не слышит мелких уколов в свой адрес, а только по-доброму улыбался всем и не торопясь наедался всякими вкусностями после трудовой смены в дровяном подвале. Он даже приходил специально в рабочей одежде, а перед ужином переодевался в крохотной ванной в нарядный костюм. Едва мы переступали порог бабушкиной квартиры, лицо у мамки делалось напряженное; здесь она никогда не ходила в туалет, потому что в нем было очень темно и тесно, здесь она заводилась по любому поводу, а после этих посещений еще два-три дня приходила в себя; и всегда на обратном пути, когда мы уже ночью по холодине торопились домой мимо неврологического стационара, через кольцевую дорогу, по Мюселюнден, моим школьным путем, мимо домишек Желтого, Красного и Синего, покрытых блестящим снегом, так что они походили на ясли Иосифа и Марии, а позади них тихонько мерцали желтым светом в морозной дымке вифлеемские звезды Трондхеймского шоссе, — так было, например, в прошлом году, мы несли каждый по рюкзаку с подарками — мамка ворчала, что, мол, хорошо, что все уже позади.
Эту идиллию нарушило только звериное рычание, если это, конечно, был не храп; мамка поёжилась, прибавила шагу и сказала: «бедные люди», и еще:
— Нам с тобой живется хорошо, Финн, запомни это.
Хотя она и считала облегчением, что рождественский вечер в ее отчем доме уже позади.
В тот год, когда у нас появилась Линда, мамка отказалась от приглашения, сказала мне, что сил нет на это; что уж там было написано в отправленных ею рождественских открытках, я понятия не имею. А праздновать мы собирались втроем, только мы одни. И это Рождество оказалось самым замечательным, хотя начались праздники немного нескладно. Мы сходили в Орволлский торговый центр, купили елку и потащили ее домой на санках Эсси, он ходит с ними на рыбалку. И вот когда мы прошли примерно половину Травер-вейен, выяснилось, что Линда не имеет представления о том, что такое подарки.
— А подарки, это чево такое? — спросила она тихонечко, после того как мы с мамкой с воодушевлением обсудили, кто какой себе хотел бы подарок, и что лучше дарить, полезные вещи или игрушки, и поделились своими самыми несбыточными желаниями, и мамка призналась, каким для нее было облегчением не напрягаться заранее от одной мысли о предстоящем семейном ужине в Турсхове, да еще Кристиан не только день в день заплатил за декабрь, но еще дал задаток за январь, чтобы ей не жаться в праздник, как он сказал.
Значение Линдиного вопроса медленно, но верно все же дошло до мамки, а до меня не доперло вовсе, хотя я и мог бы понять это по разом побледневшему как мел лицу мамки, и я сдуру и выпалил:
— Чё, не знаешь, что такое подарки, ты совсем что ли дура?
И тут последовало такое, чего раньше я по отношению к себе не слышал никогда:
— Быстро закрыл пасть, Финн, не то убью.
— Да она просто говорит гостинцы! — заорал я как оглашенный. — Она слово другое знает — гостинцы! Да ведь, Линда, ты ведь знаешь, что такое гостинцы?
Мы напряженно уставились на Линду. Но никаких признаков прояснения на ее лице не отразилось. Напуганная нашей сварой, она опять сжала железной хваткой мамкины два пальца, устремила взгляд в бесконечность и потянула нас дальше, домой.
Остаток дня прошел в пространных утешительных тирадах мамки, мол, Рождество можно встречать по-разному, не стоит Линде на этом зацикливаться, одни дарят друг другу подарки, другие — нет, чего на свете не бывает, и не перечислишь, и Линда, когда она в конце концов усекла, о чем идет речь, сумела-таки дать нам понять, что она рада тому, что и она скоро получит подарки. Не особенно ей давалось и плетение корзиночек на елку, но я ей показал, как можно разрезать картонку от яиц, склеить сверху в двух местах и раскрасить акварельными красками, это нас так научили в школе на уроках труда, и продеть сверху нитку, чтобы можно было корзиночку подвесить на елку. И вот пока мы этим занимались, мамка вдруг послала мне один из этих своих новых взглядов, который означал, что она хочет перекинуться со мной парой слов наедине, а Линда осталась на кухне, увлеченная картонками из-под яиц.