Выбрать главу

И на кого ты нас, своих кровных, спокинула? И где теперь имеешь свое пребывание?» При сих словах привезена была с Филей старуха, которая, переговоря с мамкой о печали господской, попросила горшочек, ни с чем не держанный, влила в него воды, положила три угля с огнем, из четырех углов моху, соли, из печи глины и пеплу по щепотке, сказала: «Боярышня не пропала, она и теперь в Москве, в добром здоровье». – «Да в которой улице?» – закричал боярин. «Этого не знаю, только не очень далеко! – сказала ворожея. – Сидит сам друг с мужчиною!» – «Ах! пропали мы, Сонюшка, конечно, каналия с блядуном! Разорвал бы обоих в клочки, когда б достал их в руки; воля Божья да государева была бы со мною, а уж я бы их упетал![42] Государь бы мне по давней и верной моей службе простил и больше, нежели плутам беглецам поверил».

По объявлению ж господина Кошкодавова о пропавшей девушке, а не дочери, от полиции по всем дворам учинены подписки. Что делать нашему Селуяну, сам не знает; ибо хозяин его, проведавши, что он женился на неизвестной богатой дворянке, пришел к нему и говорил, дабы он сходил в полицию оправдался или принес повинную, а в противном случае должен он его туда представить для своего оправдания, что в доме его беглых нет. Сальников обольстил хозяина, что он женат не на беглой, но немалый чин имеющего отца на дочери, и как об нем, так и об ней знает Новгородский уезд подлинно, и что он без всякой боязни заутро же и с женою поедет к полицеймейстеру и оправдается и ему принесет квитанцию.

На другой день пошел наш молодой к господину Сабакину, яко Кошкодавову другу задушевному, повалясь в ноги, с приватными говорил слезами: «Ты – мой родной отец и мать, ты мой один защититель и помилователь, прости ты меня в вине моей тяжкой, которая к решению только одной добродетельной душе вашей принадлежит, и через то я снова рожден и на верх моего благополучия от вас возведен буду!» – «Встань, сукин сын, вор! Ежели то вина, что ты лошадей моих, напоивши мертвецки пьяного кучера, положа в карету, одних отпустил, то Бог те простит, вперед у меня ничего, каналия, не выпросишь; а когда бы в то самое время попался в пыль, то я бы тебе живого ребра не оставил: быть так, Бог твой добр, или бы, по крайней мере, повертелся бы вниз пупом под плетьми на конюшне». – «Нет, батюшка, сия вина, о которой я прошу, меньше принадлежит вашему гневу, нежели та, которую вы мне простили! – не вставая, говорил Сальников. – Об оной – только стоит попросить вашего старого друга Кошкодавова!» – «Ах! каналия, – прервал речь его Сабакин, – знаю теперь твои плутни: не ты ли, мошенник, достойный кнута и виселицы, сманил его дочь? И где теперь она? Сказывай!» – «Нет, батюшка, я не сманил, а она со мной сама согласилась, я уже с нею и обвенчался!» – «Ах! мерзавец, курвин сын, ты у нее и девство по сю пору похитил!» – «Не похитил, государь, но закон то приказал исполнить, как следует мужу». – «Когда ты увидишься с кнутом и палачом, тогда по своим лукавым замыслам выискивай и прибирай законы и вывертывайся, как сука, а теперь мне недосужно говорить с тобою, поди с глаз моих долой, мне до тебя никакого дела нет: дочь не моя, и я в том тебе ни помочи, ни наставления дать не могу!» – «Как, батюшка! Я вас только в том прошу, чтоб вы у господина Кошкодавова в уменьшении наказания хотя малое помилование упросили». – «Я тебе говорю, поди от меня прочь; их колокол хотя совсем об угол, рассказывай там свои лясы да болендрясы, а мне, право, недосуг, и своих хлопот полон рот». Сальников, вставши с полу, показался бодрым и небоязливым, говорил: «Вы, сударь, знаете уложенье и указные статьи? Не ведаю, что-то там написано тем людям, кои в подговоре и увозе беглых способствовали». – «Вот, смотрите, пожалуйте, ах, каналия, ябедник! С ним неможно и слова без опаски вымолвить; надобно говорить, да камень за пазухой или в кармане держать; когда не так, то и по зубам, а без того нельзя! Скажи, адский сын, я ли тебе в подговоре и увозе Кошкодавовой дочери был сообщником?» – «Не сообщником и не участником, сударь, но помощником». – «Как? варвар! вот какую несет кабалу и мелет пыль!» – «Так, сударь, и вы больше к ответу имеете участия, нежели я; вот по сему обстоятельству, когда у вас прошена была мною карета, то я именно вам показывал, что еду смотреть невесты, так и сделал, – а вы еще сказали, чтоб тот же день и свадьба сыграна была. Я, подсмотревши Груняшу Кошкодавову, она мне показалась, да и я ей не противен, ударили с обеих сторон по рукам да и поехали к Николе на Ваганьково, и там, по приказанию вашему, и обвенчались; а если бы тогда вашей кареты не было, то бы я не мог иметь к женитьбе никакого поползновения, и Грунюшка не пошла бы никак в хорошем наряде такую даль пешком! И теперь уже у меня никто жену отнять не может, хотя бы кто и сто глаз во лбу имел, и почитаю другим моим отцом Севастьяна Никулича, а матушкой Софью Варфоломеевну, а со мною в том и Груняша моя согласна: мы один против другого ни в чем спорить и прекословить не будем, – люди не такие, чтоб иметь распри, а дружелюбие всего лучше на свете, чему меня с малолетства еще учили, а по тому правилу я и поступаю!» – «Будет тебе, курвин сын, дружелюбие и правило на спине и на ребрах! Сейчас запрягайте лошадей, поеду в правительство и буду просить правосудия, чтоб ты, конечно, без суда за облыжное[43] на меня показание с кнутом поговорил!» – «Милостивый государь! Без суда никого не секут и не мешают, вы знаете закон: когда виноватый показатель вытерпит три указные розыска и огонь, то примутся и за того, на кого показывает, – следственно, и тот полезай в хомут и терпи три дани; я, сударь, как-нибудь отдуюсь, еще первая голова на плечах и кожа не ворот; как-то будет вытерпеть другому, не знаю!»

вернуться

42

Упетать – уморить, доконать, покончить, порешить.

вернуться

43

Облыжное – заведомо ложное, обманное, поддельное.