Господин. Сорок чертей и одна ведьма.
Черт (услужливо). Вместе прикажете завернуть?
Господин. Вместе! Там потом уж разберу, кого куда. Привидений нет?
Черт. Привидений, извините, нету-с. Был заготовлен большой ассортимент привидений. Но все разобрали-с. Неугодно ли, вместо привидений, скелет будет взять? Хороший скелет есть, в стене замурованный.
Господин. Нет, это ныне не в моде – скелеты в стене. Устарело!
Черт. Так точно-с, дамский товар. Дамы больше скелеты берут. Собаку не прикажете ли хорошую? Отличные собаки есть с пружинкой. Воет на улице. Ее пускают в дом, а она потом хозяину жизнь спасает. Публика очинно таких признательных собак одобряет!
Господин. Хорошо! Заверните хоть собаку. А младенец у вас есть?
Черт. Помилуйте, как младенцам не быть! Вам каких младенцев: простых или с фокусом? Усовершенствованный младенец есть: его подбирают, а он потом вырастает и земским доктором делается, целый уезд от скарлатины спасает. Публика таких младенцев не меньше, чем признательных собак, одобряет.
Господин. Хорошо, положите с полдюжины младенцев с фокусом.
Черт. Покойничками услужить не могу-с? Заготовлены в большом выборе. Свеженькие есть.
Господин. Да, положите с десяток.
Черт. Мужеских или дамских сортов?
Господин. Положите и тех и других.
Черт. Отберем покрупнее-с, особенных! Сейчас сделаем в один кулечек-с! С собой возьмете?
Господин. Нет, пошлете. Петербург, прозаическое заведение и рифмоплетня. Василий Иванович Немирович-Данченко. Знаете?
Черт (осклабясъ). Помилуйте-с! Как вас не знать?! Что это братца вашего не видно-с? Завсегда перед праздниками заезжали покойников у нас брать!
Господин. Брат переутомился. А впрочем, заверните и на его долю парочку чертей!
Входит господин вида мрачного, по-видимому куда-то торопится. Судя по мозолям на обеих руках, по всей вероятности, г. Потапенко.
Г-н Немирович-Данченко. А г. многописатель! И вы здесь?
Г-н Потапенко. Да, пришел к праздникам живности взять: младенцев, чертей. Нельзя, для святочных рассказов требуется. Эй, кто там будет отпускать? Нельзя ли поживей поворачиваться! Мне некогда: я шесть романов писать должен.
Черт. Чем я могу служить?
Потапенко. Чертей восемьсот штук. Да повеселей чтоб были черти! Ведьм положите с полсотни.
Черт. Покойников положить-с?
Потапенко. Да, положите… кладбища так два или три, побольше.
Черт. Покойничков заморозить прикажете? Гг. беллетристы всегда публике мороженых покойничков подают.
Потапенко. Нет, я сам заморожу. Оно вернее будет. Младенцев положите сотни две. Да только выберите попаршивее. Публика любит, чтоб в святочном рассказе младенца обмыли. Хорошие ли младенцы-то?
Черт. Младенец у нас первый сорт. Одно удовольствие, а не младенец… Голоса такие – в метель слышно.
Потапенко. То-то! Живые ли?
Черт. Верьте совести!
Потапенко. Младенец – это товар деликатный. Вы их мне сначала перепорите, да при мне, чтоб я сам слышал, как пищат!
Черт. Этакое недоверие! Даже обидно-с!
Потапенко. Знаю я вас! Опять, как в прошлом году, выйдет! Положите мне мертвого младенца, так и рассказ у меня начинался: «Была морозная ночь под Рождество. На снегу лежал мертвый младенец». А потом этот ребенок у меня в рассказе вырос и знаменитым писателем сделался. Критика и придралась.
Черт. Со всяким писателем может случиться! Нынче это бывает!
Потапенко. А все-таки конфуз! Блудных сыновей, как я говорил, приготовили?
Черт. Это которые в рождественскую ночь под родительский кров возвращаются? Отложены.
Потапенко. А хороши?
Черт. Не извольте беспокоиться! Народ испытанный. Они каждый год к Рождеству под родительский кров приходят – после святок опять из дому бегут.
Потапенко. Кажется, все? (Вынимает записочку.) Двадцать два святочных рассказа для Петербурга, восемьдесят восемь в Москву, четыреста двадцать семь в провинцию. Думаю, провизии хватит?
Черт. Покойничков с пяток еще останется.
Потапенко. Ну ничего, я их для будущего года замариную.
Входит дама.
Дама. Дайте мне Наполеона.
Черт. Наполеона, изволите, нету-с. Сами понимаете: Наполеон один, а беллетристов много. Наполеон занят-с.