Как все перемешалось. Где были звери и где люди?..
– Перестаньте! – крикнул я что есть силы. – За что же мучить их?.. Они вам ничего не сделали…
Но меня никто не слышал. Воздух был насыщен хохотом, хрипом, стонами, диким ревом…
И вдруг я увидел бабушку.
Вся в белом, полуодетая, с распущенными седыми волосами, она склонилась над издыхающим жеребенком и что-то шептала ему.
– Веди же нас скорее!.. Покажи, где деньги… – раздался крик около нее.
Она все не поднималась.
Тогда тот же страшный рыжий волосатый мужик схватил ее за волосы и потащил.
Я не знаю, откуда у меня взялись силы. Ноги сразу окрепли. Я бросился в старый дом и ничего больше не видел, ничего не чувствовал и не понимал, кроме того, что мне надо достать из кармана пальто револьвер и убить… Убить как можно больше этих злодеев, прежде чем погибнуть самому… Убить хоть того рыжего…
Через мгновение я уже бежал обратно с револьвером, в руке.
Вот они! Как раз идут ко мне навстречу… И этот рыжий все тащит бабушку за волосы. А толпа лихо хохочет.
Я остановился и прицелился.
Бабушка вырвалась и, бросившись ко мне, схватила меня за руку.
– Не смей, не смей стрелять!.. Ни одного выстрела, слышишь! – повелительно крикнула она. – Вспомни, кто довел их до этого… И кого нужно винить… Мы расплачиваемся за наших предков. Пусть будет, что будет! Стрелять и убивать я запрещаю. Иди к себе! Может быть, они сами поймут и образумятся.
Я стоял пораженный ее величием.
– Иди! – крикнула она так грозно, что я повернулся и ушел.
Опять дом. Опять спальня. Часы… Они бьют… Они продолжают бить…
Я кинулся на них с кулаками. Мне хотелось их разбить. Но они точно попятились от меня и все били, били с тем же хриплым шипением.
Я бросился на кровать, зарылся головой в подушки, чтобы их не слышать, но бой проникал и туда, медленный, зловещий.
Тогда я решил во что бы то ни стало их разбить и, скинув одеяло, резво вскочил.
…
Передо мной стояла, улыбаясь, хорошенькая Катя. Было утро. Сквозь спущенные шторы чувствовалось яркое солнце. А часы били и били…
– Испугались? – засмеялась горничная. – Хотела вас напугать, барин. Будить пришла и часы завела… А вы никак и вправду испугались?
– Спокойно у нас? – спросил я, продолжая не верить действительности, так был страшен и ярок сон.
Она меня не поняла.
– Нет, уже поздно… все встали… Крестьяне поздравлять барыню пришли… Вас приказали звать…
Когда я пришел во флигель, бабушка стояла в столовой и, принимая поздравления крестьян, раздавала им пироги и булки.
Лица у всех были радостные, добродушные. Настроение праздничное.
Крестьяне не расходились. Группами разговаривали в кухне, в коридоре.
Я подошел к ним.
– Ну, что у вас, спокойно?.. Хлеба хватит?..
– Хватит. А в будущем году совсем хорошо будет. Земли теперь достаточно. Только бы силы Бог дал обработать.
– Значит, не обижаетесь на барыню?
Раздались добродушные возгласы:
– Где обижаться?.. Дай Бог здоровья… Словно мать родная…
– А я все беспокоюсь за нее в Петербурге… Время теперь такое…
– Как же, как же, приходили и к нам смутьяны… Допрашивали, чье имение, да какие хозяева…
– И что же?
– Мы попросили по-хорошему удалиться и не советовали нас учить. Мы за нашу барыню все встанем, как один… Вы можете быть покойны…
– А погромы везде начались… Грабят, жгут… Страшное время!
– Все люди зверьми могут быть! – обратился ко мне высокий старик. – Но так мне думается, что человек человека чувствует. Если помещики люди хорошие, они сами для крестьян все, что могут, сделают, и таких никто не тронет.
Я согласился с ним.
Милая бабушка! Как она сумела привязать к себе всех этих людей! Я с восторгом смотрел на нее, и слезы навертывались мне на глаза.
Празднично сияло солнце на дворе, пестрели яркие рубахи, переливались лиловые ленты на чепце бабушки.
Все было празднично в великий праздник.
И я думал, как празднично, спокойно и хорошо могло бы быть во всей России в этот день, если бы люди вовремя стали людьми и пошли на взаимные уступки.
К.С. Баранцевич
Рождественский сон
I
«Что-то тяжелое, смутное, и никаких впечатлений на этом рождественском вечере, – думал Канчаров, шаря в темноте на столе электрический фонарик в форме портсигара. – То есть хоть бы сколько-нибудь приятных впечатлений! – добавил он мысленно, найдя „портсигар“ и нажимая кнопку… – А, вот они, спички!»
Он зажег свечу и начал быстро раздеваться, бросая платье на спинку стула, потом лег в постель и откинул одеяло к ногам.
«И к чему это она так затапливает? – подумал он про свою хозяйку, старую эстонку, – глупое создание! Вот теперь разболится голова! О, черт! И все глупо, жалко как-то, трусливо! Костюмированный вечер! Идиоты. Пажи, Мефистофели, цветочницы. Могильщик, хоронивший свободу… Этот еще ничего, этот был интересен, но не выдержал роли и зачем-то превратился в амура! Чепуха! Общая приниженность, повальная трусость…»