IV
«Это – мысль!» – подсказал Канчарову внутренний голос.
«Мысль? – удивлялся другой, сомневающийся, – но где же она? В чем?»
«А вот! – подумал Канчаров и почувствовал, что те двое думают то же самое, – вот она… Вот этот комочек! Что на дне чемодана!..»
«Но ведь это не то перетертая, скомканная бумага, не то скатанный, почерневший от грязи комочек мягкого воска из улья?» – продолжал сомневающийся голос.
«Да может быть и то и другое! – отвечал самому себе Канчаров, – да, да, и то и другое! – все более и более воодушевлялся он, – клочок бумаги, заключающий мысль, может быть великую, мировую мысль, и он попал в карман пальто так, случайно и изнашивается, тончает и скатывается в комочек – да, мысль скатывается в комочек!»
И это тоже воск! Это то лучшее, что медленно, трудолюбиво собиралось отовсюду и из чего общими силами созидается дивный храм знания.
– Так вы, значит, признаете, что найденный в чемодане предмет есть мысль?
– Да, признаю!
– Пожалуйста, начните протокол. Эй, подай сюда чернильницу… Вот перо, не угодно ли… Что? Не пишет? Можно отпереть. Бумаги? Вам удобно так?..
Как они все были рады! Они нашли и арестовали мысль. Мысль одного из миллионов людей. Но они не теряли надежды захватить мысли сотни миллионов людей и спрятать их дальше, как можно дальше!
И они ушли, довольные своей находкой, обрадованные, веселые и торжественно унесли с собою в чемодане мысль…
V
«Какая чепуха! Ведь приснится же!» – подумал, внезапно проснувшись, Канчаров.
Было очень рано и совсем темно. В стекла окон словно кто сыпал пригоршнями песок, и на дворе что-то глухо рокотало: ррр… ррр!..
«Это дворник сгребает снег; должно быть, метель! – догадался Канчаров, – мысль – комочек бумаги… воск… долгая, бесконечно долгая созидательная работа, и вот – величественный храм… И сияние славы… вечное сияние над ним».
Бум! – грохнула пушка.
«Салют свободе!» – словно пламенной искрой вспыхнуло сознание в Канчарове, и сердце его забилось в такт десяткам тысяч сердец безграничной толпы, наполнявшей улицы города.
На всех перекрестках, на фонарных столбах, на каждом доме реяли разнообразные, разноцветные флаги и величественно развевались над бесчисленными процессиями, шествовавшими во всех направлениях.
И в то время как на одной площади, сменяясь один другим, ораторы говорили пламенные речи, на какой-нибудь другой гремели оркестры музыки, и тысячные толпы кричали приветствия:
– Да здравствует! Да здравствует! Виват!
Порывистый весенний ветер мчался над городом, схватывал эти крики, уносил дальше и приносил с окрестных деревень и ближайших полей – новые.
А людская волна все текла, все разливалась по городу. Люди встречались друг с другом, с радостными, возбужденными лицами сообщали один другому долгожданную весть, незнакомые братски обнимались и целовались…
«Правда ли, правда ли все это?» – в захлебывающемся восторге спрашивал себя Канчаров, и внутренний голос отвечал ему:
«Да, это правда! Счастливый миг настал, освобождение свершилось! Все старое, мрачное, злобное – там, позади, и не вернется более. Свет новой жизни воссиял над свободным человеком, над свободной мыслью, свободным правдивым и смелым словом его!»
VI
…Часы били десять.
Канчаров проснулся.
«Сон, сон, опять сон! – с тоскою закопошилось в голове, – и нет правды»!
Он вздохнул, повернулся на спину и стал прислушиваться.
«Ха-лат, ха-лат!» – гнусаво простонал со двора татарин.
Дон… шлл… звонко щелкнула и пролилась по двору бадья, которую дворник, очевидно, вытащил из-под сточной трубы и опрокинул на мостовую.
«Вот она… правда!» – подумал Канчаров и начал медленно, нехотя одеваться.
В соседней комнате стукнули самоваром и звякнули ложечки в стакане.
За столом, спиною к двери, с газетой, ловя от окошка мутный свет декабрьского утра, сидел бедно одетый, среднего роста, сутуловатый человек.
Он не обернулся при входе Канчарова, только сердито зашуршал газетным листом.
Канчаров присел к столу и вялым движением налил два стакана чая.
– Что в газетах, Павел?
– Три казни… четыре убийства… Сутуловатый человек повернулся, положил газету на стол, смотря в пол и разглаживая большую, комковатую бороду.
«Бутылок-банок! Костей-тряпок», – в форме унылого припева послышалось со двора…
Л. Мальский
В Рождественскую ночь
Приближались рождественские святки. В редакциях газет между сотрудниками шли разговоры о писании рождественских рассказов. Обсуждались темы.