– Чудак ты, погляжу на тебя, – после короткой паузы, начал снова дед. – Маяться, маяться, а из-за чего? Все из-за пустого каприза написать рождественский рассказ. Ну скажи, пожалуйста, кому он нужен, твой выдуманный, красивый рассказ? Разве мало ты написал в течение года не только мелких рассказов, но и страшных трагедий с кровавой гибелью неисчислимого количества людей, задавленных горем, повешенных, расстрелянных, сгоревших заживо в огне пожарищ, гниющих по тюрьмам и казематам крепостей. Разве все не трагедии, и притом не выдуманные, а правдивые и страшные, как сама жизнь эпохи, в которую ты живешь. Припомни только, что за этот год тобою уже написана тысяча тысяч драм человеческих жизней.
Помнишь ли ты выражение лица того несчастного портного, который, лишившись заработка, под крики и плач своих трех голышей детишек и на глазах обезумевшей от страха и пережитого горя жены, не имея больше сил терпеть страдание голодных детей, которые, неминуемо обреченные жестокосердными людьми, должны погибнуть голодной смертью, вскрыл себе живот сапожным ножом, взятым напрокат у соседа сапожника, такого же горемыки, как и он сам, помнишь, как ты содрогнулся при виде этой ужасной драмы и, расспрашивая соседа сапожника о драме портного, ты подумал о нем, еще живом: «Этот тоже недолго потянет свою лямку»?
А те тысячи отравившихся и застрелившихся, о которых ты писал ежедневно в твоей газете, а те несчастные, бывшие работниками, выброшенные той же людской жестокостью из теплых углов, за которые они не могли уже платить, так как не имели более работы, прямо на улицу, где в зимнюю стужу, сквозь дыры лохмотьев, покрывших их наготу, замораживал насмерть мороз, – разве это не драмы? Или тебе нужны романы с похождениями героев? Так и таких у тебя было немало, и с такими разнообразными завязками и развязками, иногда фатальными, – с ядом и выстрелами, как роман биржевика Андреева, а иногда с веселым и смехотворным концом, как сказание о похождении Ольги Штейн, Стесселя[198] и компании, и пр., пр. Это тоже, брат, произведения и в своем роде освещают, как бенгальским красным огнем, весь ужас страданий целой страны, подавленной беззаконием, неправдой, гибкой судейской совестью, бесконечностью всего этого… Оставь свои муки и брось думать о вымыслах. Ты видишь сам, что ничего страшнее и сверхъестественнее, чем сама жизнь, ты не напишешь.
Голос старика был теперь значительно глуше и доносился откуда-то издалека, самого его я уже не различал.
В квартире внезапно раздался резкий звук звонка, и я проснулся.
В комнате с опущенными сторами было темно, догоревшая лампа страшно чадила, не давая света.
Разбитый физически и морально, я поднялся с кресла и отворил дверь. Веселые лучи морозного и ясного утра сразу ослепили меня, а свежий воздух рассеял остатки кошмарного сна.
В прихожей стоял почтальон, принесший рождественские номера газет. Он, конечно, не преминул поздравить меня с праздником и, получив «по установлению», ушел, скривясь под тяжестью своей сумки, нагруженной никому не нужными визитными карточками и глупыми поздравлениями в стихах и прозе, торопясь разнести всю эту массу испорченной бумаги и не опоздать поздравить «счастливых» адресатов.
Раскрыв номер газеты, я был страшно поражен, увидав напечатанный этот рассказ, да притом за моей подписью.
Это уже было что-то сверхъестественное и чудесное, то есть все то, что требовалось для рождественского рассказа.
Уж не рождественский ли дед написал его вместо меня, спросит читатель. Очень может быть. Это и для меня самого останется таинственной загадкой.
В.В. Брусянин
Мать
Cвечи на елке догорали и потухали… Особенно долго почему-то догорала одна свечка, бледно-розовая, а дети кричали:
– Мама! Мама!.. Смотри, розовая свечка не хочет тухнуть!!!
Анна Николаевна улыбнулась с печалью на глазах и подумала: «Да, деточки мои, и у меня в душе розовая свечечка не хочет тухнуть!..»
Она хотела сказать то же самое детям, но воздержалась: разве же они поймут то, что у нее на душе?..
Обуглившийся фитиль розовой свечки перегнулся, упал на еловую ветку и потух… Анна Николаевна вздохнула, и сердце ее сжалось от какой-то внутренней непонятной боли.
Старшая дочь Анны Николаевны Наденька тоже вздохнула, придвинулась к матери, обвила ее шею руками и тихим, робким голосом прошептала:
– Мамочка, ты говорила, что папа приедет, когда зажгут елку, а он не приехал…
К Анне Николаевне и Наденьке подошел и Сережа, светлокудрый мальчуган с серыми глазами. Он пристально и испытующе посмотрел матери в глаза и ждал ответа.
198
Стессель А.М. (1848–1915) – генерал русской армии, участник русско-японской войны, один из основных виновников падения Порт-Артура в 1905 г.