Так вот, как зеркало разбили, я и предложил технику сменить. Сели за круглый стол, в кольцо связались руками, огонь потушили, а Ваня – на диване… Сидим – пыхтим. С полчаса просидели, под столом скрести начало, вроде как кошка царапает. Мышь – та по-другому, слышно, что зубом грызет, а это царапает. Когти слыхать. Как я это занятие хорошо знаю, я и спрашиваю: «Кто разговаривает?» А Ваня на диване стоном застонал, точно его душит кто. Я опять: «Кто разговаривает?» Ваня опять стоном стонет, потом шепотком: «Черт, – говорит, – с вами!» И скверным словцом припечатал. Ну, шепотком говорю, господа, не иначе как нечистая сила поговорить желает. Кто чертей боится, лучше оставить, говорю. Может, явление будет. В ночь под Рождество вся нечисть по земле мечется. Все в один голос: «Никаких чертей не боимся, все страхи перешли!» Конечно, всякого пришлось в леварюцию насмотреться, чего и черти не придумают, а тут еще выпимши. Море по колено!
А под столом опять царапает. Дух, значит, беседу вести желает. «Кто говорит?» – спрашивает, а Ваня опять: «Черт с вами!» Еще маленько посидели, поцарапало под столом, потом Ваня с дивана покатился. Словно кто скинул его на пол. И в судороге забился… Испугались, конечно. Разнялись, повскакали, огонь запалили. Что за происшествие? Весь посинел, на губах – пена, руки-ноги крючатся, глаза на лоб вылезли. Не помер бы! Кто воды, кто водки в рот ему сует. А я перекрестить догадался. Как благословил – сразу стих, глаза ворочаться начали, благоразумие в них стало наблюдаться. Сам выпить попросил. Дали стаканчик – он перекрестился и тяпнул. И все прошло. Конечно, все с расспросами: «Что с тобой было?» Черт, говорит, на мне верхом сидел. Даже побожился! Шутишь, говорим, а он даже обиделся и объясняет: не наш, говорит, черт, а заграничный: красный весь, при шпаге, вроде как генерал. Я, говорит, нашего черта не испугался бы. Ну, поговорили об этом происшествии и других случаях разных, распили еще две бутылочки и мирно разошлись.
Ваня у меня остался ночевать. Идти ему далеко, а ноги ослабли. Точно, говорит, земля из-под ног уходит и порядок нарушился: обе ноги зараз шагать хотят. «Оставайся, – говорю, – при такой походке невозможно по улицам заграничного города: в участок попадешь». – «Спасибо, – говорит, – но между прочим, должен признаться, что как от природы рожден медиумом – не напугайся ночью, если явления начнутся!» – «А что, разве что неприятное может случиться?» – спрашиваю. «Настоящей опасности, – говорит, – от меня нет, а только… разное непонятное и страшное происходит в комнате: сам я, конечно, ничего не помню и не вижу, а другим оно видать. Один раз калоши по комнате ходили и стены плясать начали, в другой раз стол на одну ножку встал, тоже случается – вдруг покажется, что заместо меня свинья лежит. Кажется, конечно. Двери сами растворяются. В печке баба смеется, к себе зовет. Между прочим, – говорит, – однажды неприятный случай из-за этого произошел. Я, – говорит, – при ротмистре шофером был: вот раз он и положил меня с собой в комнате спать. А насчет баб он слабоват очень был. Слышу ночью возню какую-то, вздунул огонь, а барин в печку лезет, а плечи-то мешают. Весь в саже перепачкался! Вот что она, баба-то, с нами делает!»
Ну, посмеялись и легли спать. Я на кровати, а Ваня – на диване. Не сразу заснули, наши святки вспоминали и маленько незаметно поплакали. Все у нас в Рассее лучше. Ваня про заграничного черта вспомнил, который верхом на нем сидел, и говорит: «Никогда нашего черта на заграничного не переменяю!» А я ему и объясняю: всякому свое дорого, а теперь и подавно, и черта нашего земляком признаешь! Ну, потосковали и замолчали. Ваня заснул, а мне не спится. Встревожился душой. Потихоньку встал, лампочку зажег и стал остатки допивать… Потом задремал, что ли, у стола – не помнится. Думаю, что началось в сновидении, а потом и глаза раскрыл, продолжается… Что такое? На диване, заместо Вани, черт лежит! Протер глаза – черт. Наш собственный русский черт! Довольно долго я его издали разглядывал, и никакого страху! Вот, думаю, в Рассее родился, до тридцати трех годов прожил, а видеть своего черта не доводилось. Вот когда свидеться пришлось! Маленько не такой, как себе раньше представлял. Ежели большого худого пегого и бородатого козла до пупка так обстричь под гребешок да копыто покрепче и повыше дать – вот он и черт! Вся разница в хвосте: вроде как змея мохнатая.