Не жалеют топлива исхудалые, заморенные, еле живые промышленники – видно, чуют, что за ночь охватила их на далеком севере, морозная яркая ночь, – зажгли свою елку, празднуют и они Рождество Спасителя, и разгорается их елка все шире и выше, поднимаясь навстречу пышной красавице – царице – Полярной звезде…
– Помер… – сказал дядя Степан.
Оглянулся варнак – посинел Ванюха, не дышит, черной кровью запеклись его полуоткрытые губы.
Тяжелые слезы закапали на заскорузлые щеки. Эх, Господи, Господи!.. Вздыхают бедняги и стоят над Ванюхой в глубоком раздумье. Наконец взяли его, отнесли на суденышко, положили за борт. Стал на колени дядя Степан – старшой по артели, шапку снял, а за ним и варнак. Прочел дядя Степан «Отче наш», заупокойную молитву, помолились, накрыли покойника, повздыхали, посадили еле живого Митрича в сани и побежали они вдвоем, волоча сани, подгоняя друг друга…
Завыл Рыжик, усевшись в ногах Ванюхи, не оставил хозяина, помнит ласки его, помнит, как делился он с ним ломтем черного хлеба, помнит, как он поглаживал его мохнатую мордочку и рассказывал про Параню свою ненаглядную… Стащил Рыжик парус, положил свои лапки на широкую грудь богатырскую, что грела его во время ненастное, снежное, и с прерывистым визгом лижет покойника, а то снова подымет голову и жалобно воет…
Все дальше и дальше уходят промышленники, волоча за собою длинные санки, на которых среди бочонков и ящиков приютился и Митрич-балагур. Ничего он не видит и не понимает, положил лицо на колени, охватил их руками – затих. Шагает дядя Степан размеренно, твердо, не отстает и варнак – выгибают спины промышленники, уходят все дальше и дальше…
Не умер Ванюха, очнулся. Раскрыл он глаза – только Рыжик один радостно лает. Ужас напал на Ванюху. С болью в сердце поднял он голову, ухватился за обломанный борт – тихо, пустынно кругом… Только вон далеко-далеко будто движутся санки… Попробовал крикнуть – вырвался хриплый стон нечеловеческий и замер в оледенелом воздухе.
Опустилась голова парня на свернутый парус, закрылись глаза, шепчут губы слова непонятные. И вдруг видит он… Родное селение, солнышко светит ярко, тепло. Вот избенка родная. Стоит на пороге мать и моет снегом ручонки сестре его махонькой. Вот-то обрадуется! Давно уж пора! Похудела, бедная, заждавшись кормильца, ушел он с самого Сретенья и без вести пропал на далеком промысле…
Рождество на дворе. Гулко несутся по воздуху мерные удары деревенского колокола, гудят они по всему селению, созывая люд крещеный на молитву.
Спешит Ваня, спотыкается… Вот уже он подле… вот уж и мать разглядела… Жарко припала к нему, еще жарче крестится и шепчет молитву…
Рассказы пошли… Подарки вынимает, деньги, потом и кровью заработанные. Трудно было. Малым показалось ему ловить треску да «зверя барышного», захотелось развернуться парню во всю мощь богатырскую, заработать на свадьбу, – собрал артель, оснастил суденышко и махнули за Шпицберген на кита!.. После лова богатого – повернули назад, да замешкались с ворванью. Чай, недельки с две уже прошло от Воздвиженья, как назад уже шли, и подарки на встречных торговых судах уже закупили… уж и Матку завидели!.. Как на грех, тут буря случилась, поломала, побила их, руль унесла. И погнало их снова на север, как ни бились они. Гнал их ветер неделю, другую, снова льды показались – горы целые, стал мороз пробирать. Затянуло кругом, и не видно конца этим льдам окаянным. А мороз все крепчает. Сплотил он горы ледяные, крепко сковал, проклятый, – кой-где только вода уцелела. Тут уж работа каторжная пошла, и казалось, конца ей не будет. Сначала думали-таки провести «Параню», уж больно рвался Ванюха, не хотел зимовать. Ну, бились, ломали ледяные глыбы, порохом рвали – работал парень за десятерых!.. Ведь экая сила!.. Кабы не он – давно бы все они побросали ломы да отдались на волю Божью… Смирились – больно затерло. Расположились на зимовку… Одного за другим хоронили промышленники, не щадил их мороз. Ну, да что Бога гневить! – выбились-таки, хоть и не все, а выбились!.. Слушает мать его, слезы текут.
А вот и Параня выглянула. Забилось сердце Ванюхи! Стоит она перед ним румяная, радостная, грудь волной подымается, глаза стыдливо потупила… Не забыл и ее парень… куда там забыть! – серьги из платка вынимает, настоящие, золотые.
Стоят они так, друг друга обнявши, – заснули точно… Прижалась она своей грудью высокой, девичьей к богатырской груди Ванюхи…
Туман выдвинулся беспросветный, будто ночь наступила. Уплывать стала Параня из рук его все дальше и дальше. Дух захватило Ванюхе, дыхание сперло… А Параня зовет его, руки протягивает. Все дальше и дальше плывет она, темней и темней все становится, почти и не видать ее… Хочет крикнуть Ванюха, клещи охватили горло его…