— А для чего вам божеский авторитет, если вы не бог? Неужели вы все-таки намерены морочить людям голову и выдавать себя за настоящего бога?
— Отчасти да. И пожалуйста, не смотри на меня с таким укором! Ты хороший парень, я уже успел привязаться к тебе, и поэтому мне будет очень больно, если ты станешь думать обо мне плохо… Давай разберемся в моем положении. Я возник из ментогенов честных тружеников. Эти люди постарались вложить в меня свои самые великие чаяния, самые светлые идеалы. Короче говоря, вся сущность моя состоит целиком и полностью из одних этих надежд и идеалов. Помимо них, во мне нет решительно ничего. А потому я не могу предать их, ибо тем самым предал бы самого себя. Но я не могу и не бороться за них, не стремиться к их осуществлению и реализации, ибо пассивность в данном случае для меня равносильна предательству. Значит, остается одно — действовать. Действовать решительно, смело, напористо, но вместе с тем продуманно и осторожно. Я должен использовать свое самое действенное, самое неотразимое оружие, чтобы наверняка добиться успеха. Таким оружием является моя «божественность». Фактического всемогущества у меня нет, но тысячелетний авторитет бога станет для меня верным залогом победы. Этим авторитетом я буду, конечно, пользоваться исключительно в интересах моих создателей и вообще всех несчастных и угнетенных тружеников. Но даже им я не могу до времени сказать о себе всю правду, ибо этим я не только лишил бы себя их доверия, но и отрезал бы себе все пути к победе над главным злом. А главное зло заключается именно в тех, кто сознательно распространяет религиозные предрассудки, умышленно забивает людям голову чудовищно нелепыми идеями загробного бессмертия, убивает в них естественную потребность жизнеутверждающего земного счастья, и все это лишь для того, чтобы сохранить за собой бесконечные выгоды и льготы сугубо материального характера… Первый удар я хочу нанести прямо по своему нареченному сыну, хищнику из хищников, гроссу сардунскому. А вашего аба я вызвал для того, чтобы с его помощью проникнуть во дворец гросса и, кстати, узнать, что сейчас творится в Гроссерии. Аб Субардан наверняка получил уже от гросса инструкции относительно моей особы. Вот для чего он мне нужен… Надеюсь, что теперь, Дуванис, ты больше не сомневаешься в моих добрых намерениях?
— В ваших добрых намерениях я не сомневаюсь, ведеор, но…
Дуванис часто затягивается сигаретой и смотрит в сторону. У него есть веские возражения, но он не решается их высказать.
— Что еще за «но», говори, не стесняйся! — подбадривает его старец.
— Я верю в ваши добрые намерения, — задумчиво повторяет Дуванис и, глядя богу в глаза, продолжает: — Но мне совсем не нравится тот путь, по которому вы решили идти, ведеор!.. Простите, что я осмеливаюсь поучать вас. Вы, конечно, знаете гораздо больше моего — о себе, об аппарате «ММ-222» и вообще о всяких отвлеченностях. Но живых людей вы, по-моему, совсем не знаете. Людям, ведеор, не нужен никакой бог. Живого, реального бога отвергнут как попы, так и угнетенные массы верующих. Первые — потому, что для них реальный бог невыгоден, а вторые — потому, что слишком уж им бог насолил… Поэтому я думаю, что вам не помогут ни ваша внешность, ни громовый голос, ни алмазная мантия, ни тысячелетний божеский авторитет. Как бог вы потерпите в борьбе с религиозной чумой полное поражение!
— А что же я, по-твоему, должен делать, Дуванис? — спрашивает старец, нахмурившись.
— По-моему, вам надо открыться людям, просветить их, вооружить и поднять на борьбу. Иного пути, ведеор. нет и быть не может!
Некоторое время бог молчит, глубоко задумавшись. Но вот он ударяет ладонью по столу и самоуверенно рокочет:
— Быть может, ты и прав, Дуванис, но я все же поступлю так, как мне велят мой разум и моя совесть. Я чувствую, что как бог я добьюсь победы. Я повалю Гроссерию и уничтожу всех этих длиннополых мерзавцев! Вот увидишь!.. А теперь, пока еще аб Субардан не пришел, нам с тобой нужно сделать одно важное дело, которое тоже должно остаться нашим с тобой секретом. Подай-ка мне ножницы и тащи сюда мою мантию!
Дуванис, ни о чем не спрашивая, выполняет приказ бога.
Старец расстилает мантию на полу вверх алмазами, вооружается ножницами и принимается отстригать от своего длиннополого одеяния полосу в ладонь шириной, с двумя рядами алмазов. Когда полоса острижена, он сворачивает ее и подает Дуванису.
— Здесь, голубчик, двести алмазов по пятьсот каратов каждый. Спрячь их куда-нибудь подальше… Верные друзья у тебя есть?
— Да, ведеор! Верных друзей у меня много. Я ведь рабочий и к тому же коммунист!..
— Тем лучше… Это, друг мой, за те вопли отчаяния, которые мы с тобой слышали, входя в деревню. Когда переполох, вызванный моим появлением, уляжется, преврати с помощью друзей эти алмазы в деньги, а деньги раздели между крестьянами Марабранской провинции, пострадавшими от ливня. Дели справедливо, никого не смей обидеть: ни батраков, ни арендаторов, ни мелких землевладельцев. Только помещикам ничего не давай, они и так не останутся в накладе. Сумеешь справиться с таким заданием?
— Будьте спокойны, ведеор. Все будет сделано как нужно!..
— Молодец!.. Ну, иди, прячь алмазы! А я пока облачусь в эту укороченную хламидину и буду ждать аба Субардана…
ПОВЕЛИТЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ И ЗЕМНОЙ ЧЕРВЬ
Медленно, с протяжным скрипом открываются двери Сначала не видно ничего. Потом слышится не то стон, не то вздох и через порог переступает благочестивейший аб Субардан, в своей великолепной желтой сутане. Секунду, другую он глядит на бога побелевшими от ужаса глазами, и вдруг словно предсмертный вопль вырывается из его жирной груди:
— А-а-ашем та-а-а-бар!!!
С этим возгласом аб Субардан как подкошенный валится перед богом на пол и прячет лицо в ладонях.
Бог с глубоким презрением смотрит на распростертую на полу фигуру аба. Он выдерживает довольно длинную паузу и наконец строго возглашает:
— Встань и подымись, недостойный раб мой!
Но служитель божий лишь трясется весь как в лихорадке и продолжает лежать на полу с закрытым лицом.
— Еще и еще раз говорю тебе: встань! — гневно приказал бог, начиная терять терпение.
Перепуганный аб живехонько приподнялся на колени, воздел молитвенно руки и залепетал, обливаясь горючими слезами:
— Смилуйся, смилуйся, солнцеподобный! Ашем табар!
В черных глазах старца вспыхивают огоньки грозного веселья. По-видимому, он доволен покорностью аба. Но голос его продолжает звучать раскатисто и властно:
— Ашем табар! Мне ведомо все от начала и до скончания века! О твоем паскудстве, червь ты ничтожный, мы после рассудим. А ныне соберись с мыслями и ответствуй перед лицом моим сущую правду, чтобы я увидел душу твою на языке твоем! Мой вероломный и самозванный служитель, гросс сардунский, дерзостно присвоивший себе высокое звание сына моего, известил тебя о моем прибытии на землю, в Марабранскую провинцию благословенной Гирляндии? Известил или нет? Отвечай!
— Известил, о милосерднейший! Ты все знаешь и все видишь! Час тому назад пришла от его святости, то бишь от твоего, о владыка, вероломного сына, шифрованная депеша!.. — захлебываясь от усердия, признался аб Субардан.
— Правильно, депеша. О чем же была сия депеша? — продолжает допрашивать бог.
— В депеше, о великий создатель и повелитель вселенной, твой вероломный и самозванный сын приказывает мне, твоему самому ничтожному и мерзкому рабу, разыскать тебя, о лучезарнейший, пригласить к себе в гости и… и… и…
— Признавайся до конца, пока я не обрушил на тебя гнев свой!
— …и освидетельствовать подлинность твоего божеского естества! — насилу выдавливает из себя аб и снова грохается на пол.
— И это верно! Гросс сардунский обнаглел до изумления, но мы сполна воздадим ему по его заслугам! — грохочет бог скорее удивленно, чем разгневанно. — Подымись и признавайся дальше! Что еще было в депеше?