— Рома, Ромочка, родной ты мой! — запричитал Радимов. — Как же ты меня не дождался… бедные мы бедные с тобой! За что нам это? Ведь ничего эта суета не стоит, ничего!
Дрожащей рукой гладил он неподвижное, почерневшее лицо своего заклятого врага, потом стал его целовать, и я подумал, что еще немного и сойду с ума.
— Совсем недолго осталось, дорогой, ты это знаешь…
Ирина отошла в сторону и тоже смотрела на это невыразимое, искреннее горе, рядом с которым оставалось лишь молчать, признавая ничтожность собственных переживаний. Я подошел к ней.
— Теперь видите? — спросил я.
Она враждебно посмотрела на меня суженными и покрасневшими глазами, что было заметно даже при слабом освещении уличного фонаря.
— Уведите его, — сказала она негромко. — Да, я теперь кое-что поняла. И мне противно на это смотреть. Я сама отвезу тело. Ну что вы на меня так смотрите? Я виновата, что он столько выпил! И кофе, и водки!
Я подошел к хозяину, положил руку на его плечо.
— Андрей Андреевич… Пора.
Он покорно поднялся, пошел со мной рядом, держа под руку. Потом остановился, обернулся к ней.
— Я не смогу достойно проститься с Романом Романовичем. Но если что понадобится…
Она молча, даже зло, затолкала тело Цаплина в машину, захлопнула дверь, села и уехала.
Мы поднялись в свой номер. Радимов дрожащей рукой откупорил коньяк.
— Ну почему это все повторяется! Каждый раз, из поколения в поколение, по одному и тому же кругу. Иногда мне казалось, что он сам не рад, что хотел бы поддерживать со мной совсем другие отношения. Чья воля нас расставила и предопределила наши с ним роли? Какой-то дьявольский театр, где невозможно сменить амплуа! Даже ты, кажется, смог преодолеть свое ненавистное положение, и я с сочувствием следил и чем мог тебе помогал, — но нет! Опять приходится оставить на потом, на очередную попытку… И это «потом» для меня состоится совсем скоро, я это знаю. Моя роль исчерпана, я теперь только буду мешаться у всех под ногами… У тебя тоже.
— Хватит! — крикнул я. — Что вы заладили? А мне вы разрешаете еще пожить? Это для вас с его смертью все закончилось, но я-то еще живой!
Он всхлипнул совсем по-стариковски, стал рукавом грязной рубашки вытирать глаза. Мы выпили по стакану. Налили еще.
— Теперь ты будешь на меня кричать! Теперь ты возненавидишь меня…
— Давайте спать! — сказал я. — У меня завтра концерт. А потом все. Завязываем и сворачиваемся. И больше я сюда ни ногой! К чертовой матери отсюда!
— Паша, Пашенька, успокойся, родной! — заплакал он, протягивая руки.
В дверь постучали.
— Заходите, — крикнул я, опрокидывая стакан коньяка на пол. — Тут мы! Вяжите нас, люди добрые!
Мне почему-то показалось, что за нами уже пришли. Все-таки загадочная смерть выдающегося общественного деятеля, каковым был Роман Романович, должна была взбудоражить органы, несмотря на позднее время.
Но это была всего лишь Наталья.
— Заходи! — крикнул я. — Помянем безвременно почившего раба Божия.
— Кто-то умер? — спросила она. — А я проходила мимо, слышу, крики…
— А разве незаметно? — хмыкнул я, снова разливая по стаканам. — Разве мы с Андреем Андреевичем не живые мертвецы?
— Наташа… — скорбно сказал Радимов. — Роман Романович только что умер!
Она вскрикнула и отшатнулась, оглянувшись, как если бы покойник мог быть где-то рядом.
— Его увезли, — сказал я. — Так что не бойся… Пей, Наташа! Я вот пью, чтобы забыться. Это уже третий покойник за последние дни. Как будто смерть хочет попасть в меня, но пока что промахивается. И попадает в тех, кто со мной рядом. Так что пей и иди спать. И держись от нас подальше! Мы с Андреем Андреевичем очень опасные люди. Где мы — там смерть!
— Я ждала тебя, — сказала она. — Ты уехал, и я просто не находила себе места. Я как чувствовала, что что-то будет.
— Ах ты сладкая моя! — полез я обниматься. — Вот, смотри, Андрей Андреевич, кто мне нужен. А ты мне свою нареченную навязал! Смотри, чтобы в следующий раз нам опять не промахнуться. Тебе с Марией, а мне с Наташей. Вот, запомни нас такими!
Я держал ее, а она вырывалась, отбивалась, почувствовав испуг. Я отпустил ее, сел, махнул рукой и снова налил.
— Не смотри на меня так! — заплакала она. — Я тебя не предавала.
— Иди! — сказал я. — Только не запирай дверь.
Мой язык заплетался, я уже не сознавал, что говорю.
И с изумлением смотрел на три выстроившиеся пустые бутылки «Арагви». Когда только успёли?