Серебряный павлин
Над площадью Бомбея
Шатер небес пылал
И «Сад бананов», млея,
Был золотисто-ал.
Листву едва качая,
Бросали пальмы тень
На стены и трамваи
В горячий тихий день.
И, вынесен из храма,
У банков и витрин
Плыл величаво Брамы
Серебряный павлин.
На бронзовом престоле,
Спокоен горд и прост,
Он плыл, в венке магнолий,
Раскрыв широко хвост.
И в английских кварталах
Пугал трамваев бег
Индусов в покрывалах
Белей, чем горный снег.
В пути
Тяжкая поступь верблюжья,
Небо, как синий атлас;
Золотом красит оружье
Меркнущий солнечный час.
Тропы измерены глазом –
Знаем, когда отдохнуть,
И к изумрудным оазам
Держим извилистый путь.
Шашка рубить не устанет
В дыме зловещих костров;
Душною гарью потянет
С войлочных вражьих шатров.
Сердце предчувствовать радо,
Что отуманят наш взор
Плоские крыши Багдада
Пестрого, словно ковер.
Япония
Вновь вижу край нежнейший,
Где я бродил давно,
Где медленные гейши
В лиловых кимоно.
В саду – отель бумажный,
Игрушечный совсем,
И цвет вишневый влажный,
И клумбы кризантэм.
Узор плетений странный
На окнах низких стен,
И в будочке стеклянной
Спокойный полисмэн.
Вновь вижу я дороги,
Что узки, как тесьма,
Где рикши быстроноги
И розовы дома.
Вадим Шершеневич
«Я потерял от веселья ключик маленький!..»
Я потерял от веселья ключик маленький!..
Вы не видали? Может быть, тень его? Может – эхо?
Неуклюжий и вялый, как промокшия валенки,
Не умею открыть я шкатулку смеха.
Поймать ваш взгляд шатливый и гибкий,
Как паук ловит радужный муху в паутину, – и обсосать…
Ведь ваше слово одно – штепсель моей улыбки!
Неужели вы не можете будень красным обликовать?
Светлая, может быть, всетаки видали? Скажите!
Знаете, такой маленький на ленте поцелуев ключ!
Отдайте! Пусть праздник капает, как красный сургуч,
Кровинками на большбй и серый конверт событий…
Послушайте! Ведь не хорошо! Рот без смеха, как гроб,
Из которого украли прогнивший труп.
Даже небо единственным солнцем, словно циклоп,
Укоризненно смотрит и скалит горизонт губ.
Это птица может годы чирикать и жалобной песней
Не натереть мозолей глухому эхо полей.
А я с печалью один в толпе с ней,
Хочу помолится, но чорт, обжигая руки,
Перехватывает пылающие осколки речей…
И вот бегу от насевших вещей,
Как сука
От <стаи напавших на нее кобелей…
Ну, что же? не отдадите?
Не хотите?
Усами ветра щекоча перекрестки,
Превращая шкатулку смеха в оскал,
Такой же грубый, наглый и жесткий
Я уже не у одной искал!
Нет! больше с ключом я к вам не пристану!
В неделях мучений, как на приводном ремне машин,
Я сам, смешной и немного странный,
Этот ключик забросил в кровавые волны души.
«Мне маленький ангел, белый, как сахар, в ладонях…»
Мне маленький ангел, белый, как сахар, в ладонях
Принес много сонного розового песку.
Я забыл, что жизнь, изругавшись, как конюх,
Примет солнце сегодня, как кукуреку.
Мне хочется поднять тебя, нежно сердцевую,
Высоко на руки, вместе с дочкой-слезинкой твоей –
И с Лубянской площади, как молитву земную,
Небу показать тебя в веере огней.
Там трамвай проогнеет быстрыми цветами
И в волокнах ночи под кнутом ливня,
Грустно простоит тот другой я с глазами,
Из которых выпирают зрачков бивни.
У него за пазухой прячется вторник за понедельник,
Мысли, как гной, распирают кожу.
У меня нет Рождества, а только Сочельник,
Пылающий праздник с отмороженной рожей!
Пусть душа опустела и если в нее лютый
Плевок выкинут губы твои, родная,
Он будет годы лететь, а не минуты,
Туда, до дна.
Пусть смочены щеки рассолом огуречным,
Пусть я распят гвоздями дней, –
Я весь нежнею в секундном и в вечном,
И мгла проростает бутонами фонарей.