— Люди, а ведь до меня только что дошло, — спохватилась Мирта. — Они и меня могут отправить гнить в тюряге.
— Тебя-то за что? — удивился Звоне.
— За ту вчерашнюю «шкоду».
— Да как ты могла подумать? — изумился Звонимир. — Да мы бы ни за что не сказали, что это твоя работа.
— Правда не сказали бы? — удивилась Мирна, глядя на него влюбленными глазами.
— Ладно, не глупи.
Тут появилась Ловорка с подносом, полным чашек и чашечек, и разговоры на несколько минут прекратились. Меньше чем за полчаса до того, как их затолкали в полицейские «черные маруси», Поскоки под шелковицей спокойно смаковали кофе, последний — им предстояло еще долго обходиться без него: до тех пор, пока они снова не окажутся на свободе. Ловорка повернулась к мужу, нежно погладила его волосы, потом наклонилась и что-то прошептала на ухо. Он, потрясенный, вскочил со стула, пролив при этом кофе на футболку.
— Что случилось? — удивился Бранимир.
— Я беременна, — улыбаясь, объявила Ловорка.
Тысяча двести полицейских с оружием на изготовку, расположившихся кольцом вокруг Змеиного ущелья, начали с удивлением переглядываться, когда из центра этого кольца вдруг донеслись поющие хором голоса.
— Что это там такое? — прислушиваясь, спросил Капулица.
— Господин начальник, они поют, — сказал кто-то.
— Поют?
По скалистым склонам, перелескам и маленьким полям, огражденным сложенными из камней невысокими заборами, через кусты терновника, над цветами желтого бессмертника и синего шалфея, а может, и выше, достигая вершин голубых гор, даже в это летнее время покрытых белыми шапочками снега, звучала веселая песня:
— Нанесение тяжких телесных повреждений, незаконное лишение свободы, угрозы, использование рабского труда, бандитизм, кража, создание опасности причинения вреда жизни и имуществу, воспрепятствование исполнению официальным лицом должностных обязанностей, нападение на официальное лицо и незаконное хранение оружия и взрывчатых веществ, — закончил адвокат и озабоченно посмотрел на отца и четверых братьев.
— Это что, серьезно? — невинным тоном спросил Йозо.
— Это, мой уважаемый клиент, все вместе гарантирует двадцать лет тюрьмы, — объяснил ему адвокат, молодой человек, сын какого-то родственника дяди Иве.
— Каждому или…
— Знаете, трудно сказать, все зависит от судьи, судьи бывают мягкие и человечные, и такие могли бы дать каждому из вас по два — два с половиной года, а есть и…
— А наш? Мягкий? — перебил его Бранимир.
— Ваш — худший на свете, — утешил его адвокат. — Точнее, худшая. Это женщина, судья Ягатич. Капулица благодаря своим связям добился, чтобы дело направили самой строгой судье в мире. Уточняю, у нее, скорее всего, ничего с ним нет, но он сделал так, чтобы вы попали в ее руки. А другого и не надо. Ягатич настоящий фанатик — непреклонна, справедлива, неподкупна, принципиальна, храбра. Она остра на язык и всегда говорит человеку в лицо все, что думает. Даже если это ей самой во вред. Мне жаль, но я должен сказать: ничего хорошего от нее не ждите.
— Эх, мать твою за ногу, ну, будь что будет, — сказал Йозо смиренно, а Крешимир сентиментально осмотрел помещение, то самое, в котором почти девять месяцев назад они с дядей Иво встречались с фальшивомонетчиком Ерко Матасом.
Мужчины, как и пристало Поскокам, восприняли плохие новости стоически, но четыре их половины, а особенно жена старшего, выглядели совершенно потрясенными. Ловорка побледнела и чуть не упала в обморок, когда муж пересказал ей все, что услышал от адвоката. Но под конец взяла себя в руки и проявила свое обычное бесстрашие. Встала, придерживая теперь уже довольно большой живот, крепко обняла Крешимира, сказала, что он должен беречь себя, а они с ребенком это испытание выдержат.
После шести месяцев предварительного заключения настал наконец день суда, и начальник полиции постарался устроить из этого настоящий цирк. На улице собралась толпа. Телерепортеры то и дело давали прямые включения и выкрикивали вопросы заместителю государственного прокурора, пока он с черной папкой в руке поспешно проходил мимо них, а когда появились обвиняемые в наручниках и с кандалами на ногах, их почти ослепили шквалом фотовспышек.
Даже самый большой из залов для судебных заседаний оказался слишком тесным и не вмещал всех желающих. Пятерых подсудимых усадили в первый ряд, полицейские сняли с них кандалы и наручники. Голоса в зале постепенно стихали и вскоре совсем замолкли. Потом вошла судья Барбара Ягатич, немолодая низкорослая рыжеволосая женщина в сером костюме и желтой шелковой блузке. Хмурая и задумчивая, судья заняла место председателя судебного веча и принялась листать какие-то бумаги.