— Ку-ка-ре-ку! Кукареку! Ку-ка-ре-ку!
Бросились князь с княгиней к окну.
Вспомнил князь застреленного петуха, вспомнил ехидную песенку и вздохнул тяжело… Ну, день настал, вызвал князь своего управляющего, рассказал ему, как все было, и говорит:
— Сквозь землю этот певун провалиться не мог. Ищи! Ищи где хочешь!
А управляющему одному ведь не сыскать. Рассказал он всю эту историю своим трем помощникам. Эти трое — троим приятелям рассказали. Что из одних уст вышло — в сто ушей попало… Трижды обошла весь аул песня про петуха, и весь аул над князем хохотал.
Вызвал князь управляющего и давай из него воду выжимать.
— Болтун бессовестный! — орал князь. — Ты еще пуще меня опозорил!
— Что пользы кричать, — вмешалась княгиня. — То, что сказано между двумя, уже не тайна. Думай лучше, как делу помочь.
— Вот как! — воскликнул князь. — Соберем сход и объявим — пусть выдадут этого певца. Кто его назовет, я того озолочу. А не выдадут — я с ними расправлюсь!.. Даю три дня сроку, — приказал князь управителю.
Три дня прошло, но певца не нашли. Рассвирепел князь. Над аулом словно гром гремит. Кого словом бранным хлестнет, кого плетью огреет, на кого конем наедет. В куриный череп готов аул загнать, в тесный чувяк втиснуть. Превратил аул в роговой волчок и знай подхлестывает.
Прошло еще три дня, а может, и больше, кто знает… Вконец измучил князь людей, но все же не выдают они насмешника.
И вот как-то рано утром вбежал в княжеский двор веселый плечистый юноша в дырявой черкеске, вскочил на новую коновязь и запел во все горло, да так ясно каждое слово выговаривает, что на весь аул слышно:
Эй, князь, перестань народ терзать! Люди же ни в чем не виноваты. Эту песню про тебя я сложил — Гирпи, сын Дадамыжа! — крикнул юноша. Спрыгнул с коновязи и был таков.
Первой на голос Гирпи выбежала во двор княгиня.
— Держите! Хватайте! Не пускайте! — кричала она слугам, но те только делали вид, что ловят юношу, а сами и не думали.
Побежала княгиня к князю.
— Теперь мы знаем, кого надо искать, — говорит она. — Это сын Дадамыжа, а зовут его все Гирпи.
Стали они вспоминать и вспомнили наконец Дадамыжа. Был такой плотник в ауле. Когда строили княжеский дом, Дадамыж надорвался — тяжелые балки таскал — и помер… И жену Дадамыжа княгиня вспомнила. Она ее однажды больную послала на чердак, где висело сушеное мясо, а у той от слабости закружилась голова. Упала женщина с чердака и убилась насмерть. А вот что после Дадамыжа сирота сын остался, об этом князь и княгиня слыхом не слыхивали.
А Гирпи, оказывается, рос себе, подрастал круглым сиротой: ни кола ни двора у него, где ночь застанет — там и дом. Люди его жалели. Кто кусок лепешки даст, кто кукурузными галушками накормит, а кто просто приласкает. Так и вырос — удалец удальцом! Когда же вырос, приютила его в своей сакле бедная старушка вдова. Or нее Гирпи узнал, как погибли его отец с матерью, и дал клятву поквитаться с князем.
— Так! — сказал князь, услышав от княгини новость. — Теперь злодей у нас в руках!
Позвал к себе управляющего и отдал приказ найти Гирпи.
На все чердаки поднимался управляющий. Во все подвалы спускался… Ходил по аулу, будто сетью покрытый, весь в паутине. Только Гирпи нигде не было!
Князь тем временем тоже даром не сидел. Каждый день велел седлать скакуна — Гирпи за аулом искал.
Вот едет как-то князь берегом реки и опять слышит знакомый голос:
Это пел Гирпи, и стоял он открыто на высоком камне у входа в пещеру. Князь выхватил пистолет, пришпорил коня и поскакал к нему. А Гирпи набросил на голову свою дырявую черкеску, замахал рукавами да как гикнул:
— Го-го-го!
Княжеская лошадь испугалась, закусила удила и понесла… Сбросила она князя под обрыв у речки и ускакала в аул. Увидел Гирпи, что князь без памяти, пистолет с него снял и пояс с кинжалом снял — все на себя надел. Теперь Гирпи с оружием!
А лошадь, вся в мыле, прискакала на княжеский двор без седока. Княгиня подмяла тревогу. Кинулись князя искать. Нашли, привезли в аул и стали отовсюду лекарей созывать.