— Мне кажется, что…
— Что тебе кажется? — В голосе Михала звучат нотки вызова.
— Мне кажется, что тебе надо проглотить этот порошок. Пани Анеля велела.
Михал безропотно глотает порошок и запивает его чаем.
— Что это у нас так тихо? — спрашивает он.
— В квартире никого нет. Сегодня магазины открыты, и все пошли за покупками.
— И старики тоже?
— Тоже. Одна я осталась квартиру сторожить.
Михала так и подмывает сказать: «Потому что у тебя денег нет», но что-то его удерживает.
— Ты хочешь спать? — спрашивает Агнешка.
— Нет, я уже выспался. А ты что делала?
— Занавески вешала. Новые. Я думаю, тетя не будет сердиться, как ты считаешь?
— Кто ее знает… больно она у тебя чудная… все ей не по нраву! Я бы не выдержал!..
— Нет, тетя хорошая. Только, знаешь, она очень долго была совсем одна…
— Одна! Тоже скажешь! Как это в такой квартире она могла быть одна?
— Я имею в виду другое: долгие годы с ней не было никого из близких. Всех отняла война. Ты же не знаешь, сколько ей пришлось пережить.
— Война давно кончилась, что теперь вспоминать?
— А тетя вспоминает, и с этим ничего не поделаешь.
— Зато теперь ты с ней.
— Тетя постепенно привыкает. Я вижу. Но иногда человеку надо побыть и одному.
— Ну да!.. С людьми веселей. Хоть работать, хоть гулять…
— Не всегда. Бывает, человеку хочется остаться наедине со своими мыслями. Чтобы никого не видеть…
Агнешка говорит будто сама с собой. Она смотрит в окно, за которым старая одинокая акация грустно машет нагими ветвями.
В первую минуту Михал хотел было рассмеяться: «Говорит, будто со сцены в театре или по книжке читает», но вдруг само собой всплыло воспоминание: когда мама выходила второй раз замуж и была свадьба, он убежал и спрятался именно затем, чтобы никого не видеть и никого не слышать. В доме было полно гостей, все ели, пили, играла скрипка и гармошка, а он залез в собачью конуру. Там его никто не искал. Старый Барбос приютился рядом; охранял и согревал его теплым боком — вечер был холодный.
Потом, после нескольких ссор с отчимом, когда взаимная неприязнь достигла предела, Михал стал прятаться на чердаке. Было там у него одно заветное местечко, где сам черт не сыскал бы его среди старой рухляди.
Может быть, Агнешка и права…
Вернулись из города Петровские. Витек первым делом заглядывает к приятелю:
— Михал, ну, как ты? Мама говорит, что тебя нужно веревкой к кровати привязать, пока ты совсем не поправишься.
— Мама купила нам носки, — хвалится Геня. — И тебе тоже…
— И трикотажные майки в полоску, как тельняшки у матросов, и нам и тебе. Тебе на два размера больше, чем мне, — добавляет Витек.
— Ваша мама — мне? — удивляется Михал.
— Ну да, твой дядя просил. А то он встретил какого-то приятеля, и они пошли пиво пить.
— Знаю я это пиво! — бурчит Михал. — Дело ясное.
— А попробуй угадай, что мне еще подарили, — таинственным шепотом продолжает Витек. — Угадай!
— Ботинки? Брюки? — пытается отгадать Михал.
— Нет, подешевле — сам знаешь: ждем квартиру, на мебель копим.
— Ну, говори, что? — Михала разбирает любопытство.
— Альбом настоящий, для этикеток, — с гордостью сообщает Витек.
— Альбом? Не врешь?
— Сам увидишь. Сейчас принесу. Это, наверно, папа уговорил маму, сама бы она вряд ли раскошелилась.
— Ого-го! — изумляется Михал, не без оснований считая про себя, что в этом деле есть и его заслуга. Жаль только, что Витек об этом уже не помнит.
— Голова у тебя не болит? — заботливо спрашивает Витек. — Когда тебя несли сюда, ты все стонал: «Голова, голова»… Ну и переполошил ты всех! Ужас! Агнешка больше всех испугалась! Она первой помчалась за медсестрой… Погоди, сейчас принесу подарки и все тебе расскажу.
Уже минуту спустя друзья рассматривают подарки, и наибольший интерес вызывает, конечно, альбом. Михал садится в кровати, и вместе с Витеком они начинают разбирать и раскладывать этикетки.
— Михал, а знаешь, Гражина все у меня выпытывала об Агнешке: а кто она, а что она, а откуда она тебя знает. Не верила, что Агнешка живет в нашей квартире, чуешь?
— А ей-то какое дело?
— Вот и я думаю. А видел, как она расфуфырилась?
— Кто? Агнешка? У нее и нарядов-то никаких нет.
— Не Агнешка, а Гражина.
— А… Видел: желтые кеды, серые штаны и зеленый свитер. Как петух африканский.
— Ха-ха-ха! Ты не вздумай только ей сказать, а то она взбесится.
— Ну и пусть бесится. Я же правду говорю. Скажи, — повернулся он к вошедшей в это время Агнешке, — правду надо говорить или не надо?