На краю стола лежит наполовину распечатанная посылка. Бумага, густо покрытая жирными пятнами, позволяет догадаться о ее содержимом. Рядом с посылкой - голубой, тоже в жирных пятнах конверт и листок бумаги.
Михал стоит у шкафа, даже опирается о него спиной. Лицо у него серое, губы плотно сжаты.
- Что с тобой, Михал? - подбегает к нему Агнешка. - Тебе плохо? Ляг полежи! - Она заботливо подводит его к кровати. - Это, наверно, оттого, что ты таскал землю! Как же ты теперь поедешь один? Вдруг с тобой что-нибудь случится по дороге? Как же ты поедешь?
- Никуда я не поеду, - с трудом произносит Михал. - Не поеду…
- Да? Может быть, это и лучше. А я напишу твоей маме, чтобы она не беспокоилась.
- Не надо. Мама не хочет, чтобы я приезжал, - говорит Михал глухим, чужим голосом, но бледность начинает понемногу сходить с его лица. - Мама не…
Он не доканчивает фразы, смотрит на Агнешку, словно сейчас только ее увидел, вскакивает с кровати, бросается вправо, влево и, прежде чем Агнешка успевает ему помешать, его уже нет. Гулко хлопает входная дверь.
Еще не стих стук каблуков за стеной, как в комнату заглядывают перепуганные соседи.
- Что такое? Что это грохнуло? - спрашивает мать Витека.
- Где Михал? - допытывается Витек.
- Я думала, вот-вот потолок обрушится на голову, - охает пани Леонтина.
- Агнешка, ты была здесь? Что случилось? Рассказывай, - спокойно, но решительно требует медсестра.
- Да, я была здесь, была, - испуганно начинает рассказывать Агнешка. - Я принесла Михалу посылку, вот, - показывает она на стол, - потом стала читать письмо от тети, а Михал разрезал бечевку, а… когда я обернулась - я стояла вот здесь, у окна, - у Михала был такой вид, будто он вот-вот потеряет сознание. Но он не потерял, глаза у него все время были открыты. Я испугалась, говорю, что он не может ехать один в Лодзь… а он… как-то странно так говорит: «Мама не хочет, чтобы я ехал», и убежал…
- Вот эта посылка? - начинает разворачивать бумагу медсестра. - Да, она от матери. Поросенка, видно, к праздникам закололи. А вот письмо. Погодите, где мои очки? Надо прочитать, тогда дело будет яснее. «Дорогой сынок! - читает она вслух. - На праздники останься у дяди. Так будет лучше для нас всех. Через две недели я приеду и все тебе расскажу. Желаю вам весело провести праздники. Любящая мама». Ах, вот оно что… - Медсестра сложила листок, засунула его в конверт и тяжело вздохнула. - Чего только не бывает на этом свете!
…Агнешка ходит из угла в угол и не может найти себе места. Обернуть бумагой учебники, что ли? А может, поштопать чулки? И балкон еще не полностью приведен в порядок: железная решетка покрыта ржавчиной, рыжей, противной. Надо подумать, что с ней сделать.
Но она не думает или, во всяком случае, думает не об этом.
Агнешка стоит в открытых дверях балкона и смотрит на улицу: вдруг появится плечистая фигура Михала. Ей хочется столько ему сказать, объяснить, успокоить, но она хорошо понимает - это не так-то просто…
Куда же подевался Михал?
- Агнешка, - окликает ее из-за спины Геня, - мама велела тебе идти к нам ужинать. Ленивые вареники со сметаной. Любишь? Я во как люблю! Пойдем! Все уже на столе!
- Не вернулся? - коротко спрашивает мать Гени. - Может, он сидит в сарае во дворе?
За ужином никто больше о Михале не говорит, но чувствуется, что мысли о нем испортили радостное предпраздничное настроение.
В сарае Михала нет. Чулан под лестницей тоже пуст.
- Наверно, пошел в город, - говорит Агнешке Витек. - Не поехал же он домой, а? Наверно, просто по улицам бродит.
Не поехал: куртка висит на стуле, и сумка в комнате, и посылка. Нет, пожалуй, не поехал…
Поздно. Наверно, уже полночь. Щелкает замок, чуть скрипит осторожно прикрываемая дверь.
Агнешка просыпается и выглядывает в коридор. Не видно света в щели между дверью и полом, не просвечивает и замочная скважина. И только когда раздается скрип железной кровати, она убеждается, что Михал вернулся на ночь домой.
- …Нет, моя дорогая, нет! К нему нельзя хорошо относиться, и тут уж, пожалуй, ничего не поделаешь, - говорит медсестра Агнешке. - Сегодня утром, часов, наверно, в шесть, я собиралась на дежурство в больницу. Смотрю в окно - Михал крутится возле сарая. Ну, думаю, опять отправится куда-нибудь на целый день, как вчера. Жалко мне его стало: ведь ребенок же еще совсем, хоть и такой большой. Вот я живо-быстро спускаюсь вниз и говорю ему по-человечески, чтобы он не переживал так уж сильно, - наверно, мол, у матери есть какие-то причины. Она приедет и все расскажет. А он глянул на меня волчонком, лицо у него вытянулось, будто он сразу похудел, и говорит: «А вы откуда знаете?» - «Из письма, что на столе лежало», - отвечаю, тут же нет секрета. А он как дернется да как закричит! Даже пан Шафранец на балкон выскочил посмотреть, кто там так шумит. Я уж и пожалела, что вообще с ним стала разговаривать. А я хотела его кофе угостить… Нехороший он парень, нет, нехороший…