Хорошенькое дело – жрать самих себя. А кто будет первым? Их было много, первых. Самого-самого первого я не помню. То ли застрелился из охотничьего ружья, то ли умер от инфаркта – когда его начали переваривать. Я не был знаком с ним лично, иногда видел на тусовках; когда услышал про выстрел из охотничьего ружья, смутно припомнил молодое «гениальное» лицо. Тогда же возник термин: «Не вписался». Что интересно – «гениальные» пошли в расход первыми. Они много о себе думали и дрались в одиночку. А вот ласковые бесцветные опарыши начали сбиваться в стаи, душить и поедать одиночек, строить новый порядок и, непродолжительное время спустя, создали вместо ледника обитаемую лагуну с запахом дачного отхожего места. Жить стало противно, но весело.
Где был я? Нигде. Я ненавидел всех: и наглых борцов «за», и бесцветных борцов «против», я просто хотел жить. И я выжил, потому что придумал формулу выживания. Вот она: «Ничего не хотеть, ни в чем не участвовать».
Формула безупречна и эффективна, пока не приходят и не забирают твою дочь.
Глава 12
Отец назвал меня греческим именем Клио. Почему? Потому что был ё…нутым. Мы жили хуже всех вокруг, но, при этом, он считал себя умнее других. Он никогда не говорил вслух о своем превосходстве, но такая красноречивая улыбочка всегда сопровождала его долбаное молчание…
В десять лет я уже знала, что не буду такой, как он: сдохну, а не буду жить, как они!
Вот почему я обрадовалась поездке в Кремль. Просто поплыла от кайфа – и совсем не черные лимузины с цветными мигалками торкнули меня. Люди! Люди из машин с мигалками! Они по-другому смотрели, говорили, улыбались – они просто истекали лаской, которой мне так не хватало дома. Я в жизни не встречала людей с подобной энергией доброты. Они грузили добротой все, что их окружало, я врубилась одномоментно: доброта – их счастливый билет, их колесо удачи. Поэтому – они там, в золоте Кремля. Доброта родила их счастье, как птица рождает полет.
Мы измученно бьем копытом вдали от стен Кремля, живем в помойном ведре, потому что торчим в астрале, утратившем доброту.
Наша семейка живет шипя. Все друг на друга шипят. Такая форма скрипа. Мамашка скрипит на папашку, папашка – на мамашку, оба шипят на меня, я скриплю в ответ – скрипошипение заменяет музыку жизни.
Слезы выступили на глазах, когда прямо с драного линолеума нашей кухни я бросила клешню на кипарисовый паркет кремлевского кабинета. В ту же секунду меня угостили конфетами сказочного вида и вкуса, уложенными в серебряную шкатулочку. Конфеты растаяли во рту, после первой я почему-то беспричинно улыбнулась. Запить конфеты мне предложили цветной водичкой из хрустального графина. Я выпила, горячее тепло окатило грудь и низ живота, облако счастья окутало мозг. Слезы высохли.
Человек, угостивший меня конфетами и напоивший цветной водой, показал на кресло из бархата, расшитого золотыми орлами, – он казался еще добрее тех, кто привез меня сюда. Его глаза просто лучились немыслимой нежностью одуванчиков.
– Присаживайся, Катя! – услышала я волшебный голос, и мои мечты о доброте сбылись. – Давай знакомиться!
– Я не Катя, я – Клио.
– Знаю, – улыбнулся он в ответ. – Но в школе тебя зовут по-нашему, по-простому? Катя?
– Откуда вы знаете?
– Я всё знаю…
– Всё-всё? Тогда объясните мне, почему я родилась в семье мудаков?
– Потому что ты родилась в стране мудаков. У тебя не было выбора.
– А вы?
– И у меня не было выбора.
– Тогда почему вы здесь, а я – там?
– Ты умная девочка. Задаешь хорошие вопросы. Поэтому – ты уже не там. Ты уже здесь. И останешься с нами навсегда, если будешь умной.
– Я хочу быть умной.
– Конечно. И это просто. Слушайся меня.
– Послушание заменяет ум в стране мудаков?!Он посмотрел на меня с интересом и рассмеялся. Но не ответил.
Я съела еще две конфеты. Поняла, что нахожусь в раю.
Сидя на скучных уроках в школе, укладываясь спать в холодную скрипучую постель, просыпаясь ночью от любовного шипения родителей, я мечтала о рае. Блин, я мечтала о нем, чтобы не сигануть вниз головой с крыши какой-нибудь гнойной многоэтажки!
И вот я увидела рай. Я увидела рай и человека, похожего на Бога.