Бабушка показала на полянку серебристой травы.
— Полынь, — сказала Поля.
— Полынь, — согласилась бабушка. — Чувствуешь?
Пахло полынью. Бабушка сорвала верхушку, потерла между ладонями. Ладони пахли — степью. Сладко, горько, солнцем, а в груди становилось прохладно.
— На обратном пути нарвём немножко. Когда полынь в подушке, спится, как в степи. — Поля наклонилась и погладила полынь ладонью. — В старину полынь пили для аппетиту, — сказала бабушка. — Для памяти, для разума. От чумы полынью оборонялись. Засыпят полынью пол, по стенам веников навешают.
Они пошли дальше, а Поля чувствовала: платье у неё полынью пахнет, и волосы, и на губах полынь.
— Согласна, — сказала Поля. — Полынь — чудо.
И тут они подошли к туям вдоль асфальтированной дорожки.
— Бабушка! Не наступи!
Асфальт был покрыт серебряными, алмазно сияющими узорами.
— Ишь как после дождичка наследили! — улыбнулась бабушка.
— Это следы? Чьи?
Бабушка, показала на ствол туи.
— Вот она, художница наша. Улитка.
— Простая улитка, и такое чудо! — изумилась Поля.
— Не простая, а виноградная.
За туями асфальтированная площадка: здесь ребята из дома технического творчества ездили на картингах.
Поле хотелось поскорее перебежать эту ужасную пустыню. Да так и замерла. Разорвав бетонную плиту, разворотив асфальт, рос крошечный, с Полин палец, цикорий. Рос и цвёл.
— Вот чудо-то! — сказала бабушка. — Землю бетоном убили, а цветок и скажи: жить хочу! И вот он! Солнцу радуется и нас с тобой радует.
— Чудо из чудес! — согласилась Поля, и внимательно осмотрела площадку. — Бабушка! Островок.
Это и впрямь был островок. В две Полиных ладони. Через бетон и асфальт здесь пробились травинки. Преудивительные. Они были высотою в треть карандаша, с сиреневыми жгутиками на вершинках.
— Как пальмы!
— Это спорыш. Трава — сильная, лекарственная.
Поля головой даже покачала.
— Бабушка, а ведь ты правду сказала про чудеса-то.
— Да конечно, правду!
Они перешли площадку, а дальше — тропой среди высоких кустов, похожих на тую. У туи лапки, как ладошки, а эта кудрявая, лохматая. Поля вчера проходила здесь мимо, а теперь остановилась. Хвоя у лохматой туи тёмная, весь куст до вершины осыпан крошечными шариками бирюзы. Каждый куст, словно звёздное небо.
— Это вита, — сказала бабушка. — Вита значит жизнь.
Поля шла призадумавшись и вдруг подпрыгнула:
— Бабушка, я чуть на чудо не наступила.
Тропинку переходил большой фиолетовый, очень, очень красивый жук.
— Жужелица — красавица наша крымская, — сказала бабушка. — Они после дождя любят по дорожкам гулять.
Поля наклонилась над жужелицей.
— Не трогай! — быстро сказала бабушка. — Обидчиков жужелицы обдают струйкой яда. Яд не страшный, но за глаза тронешь — наплачешься.
Они подождали, пока жужелица уйдёт в траву, и тут Поля сказала:
— Пошли, бабушка, завтракать. Я уже столько сил на чудеса потратила, а им конца нет.
— Я же говорила тебе! Завтракать, конечно, пора, но давай ещё немножко погуляем.
Они вышли на зелёный пустырь. Весь он был в синих цветах.
— Я знаю, это цикорий, — сказала Поля. — И я согласна: цикорий — чудо.
— Ещё какое чудо! — улыбнулась бабушка. — А запах чувствуешь? Донник.
Совсем уже близко покойно светилось озеро Мойнаки.
— Вода как зеркало! — удивилась Поля. — Всегда волны, всегда вода зелёная, а теперь как зеркало.
И тут сверху им крикнули птицы громко, радостно. Птицы летели высоко, вытянув шеи и лапки.
— Здравствуйте, наши дружочки! — бабушка помахала птицам рукой. — Это кулики. Обедать полетели.
— Ну вот, — сказала Поля, — а мы ещё даже не завтракали.
ГОЛУБАЯ ПТИЦА, СЕРЕБРЯНОЕ ДЕРЕВО
Из степи дул сильный ветер, и они пошли к морю не берегом лимана, а тропинками. Сначала через рощу серебристого лоха.
Это был сказочный лес. Шершавые стволы деревьев, в древней, может, тысячелетней коре, изгибались так и сяк, будто ветер здесь дует сразу во все стороны. Иные деревья стлались над самою землёй и только потом поднимались вверх, распуская серебристую крону. Листья, как рыбки, плавали в синем небе.
— Бабушка! — взмолилась Поля. — Мы здесь должны побыть. Хоть немножечко.
— Хорошо, — сказала Евфросинья Каленниковна. — Ты побудь в рощице, а я пойду вон к тем деревцам на пригорке.
«Какая бабушка догадливая!» — Поля отошла за молодой куст серебристого лоха и затаилась.
Вот она где, древняя Керкинитида. На всех трамваях написано — «Евпатории 2500 лет».