Поля знала: город древних греков назывался Керкинитида.
И никуда-то она не исчезла. Здесь она, в серебристой роще.
Поля затаила дыхание, слушая шорохи листьев.
— Эх! Наверное, по-древнегречески говорят. Вот какой нужно язык выучить. Тогда ведь весь древний мир будет тебе другом.
Поля погладила ствол деревца.
На ветке, как золотинки, желтели крошечные цветы. Серебристый лох — самое сладкое дерево Евпатории. Самое замечательное. Оно может вырасти в совершенно безводной степи, дать тень травам. И, значит, травы будут по утрам в росе, не засохнут. И, значит, прилетят пчёлы, притопают ежи, может, и зайцы припрыгают. А уж птицам совсем красота — гнёзда совьют.
— До встречи! — сказала Поля своему деревцу, побежала к бабушке, но тотчас вернулась: — Вот тебе на дружбу.
Выплела из косы ленту и повязала на ветку. Пришлось и другую ленту выплести.
Бабушка, завидев Полю, сделала ей знак: замри. Поля замерла. Бабушка показала на высохшую вершину деревца.
Птица.
И тут Поля ахнула бы, да нельзя. Птица была бархатно-голубая, как какой-нибудь царский граф. Это на груди. А спинка — золотистая. Наверное, даже золотисто-серебряная.
Поля смотрела, смотрела. Бабушка поднялась с земли, собираясь отступить за куст, но птица тотчас взлетела и помчалась к другой куще деревьев.
— Ещё одно чудо? — Поля даже ладони прижала к груди.
— Зимородок, — бабушка улыбалась, качала головой. — По мне так это самая красивая из наших птиц.
— А я с деревом подружилась! — выдала свою тайну Поля. — И, наверное, с Керкинитидой.
ПОЛНЫЕ ТАПОЧКИ СТЕКЛЯШЕК
— Нет, я больше не могу смотреть на такое безобразие! — Бабушка, подняла с тропинки донышко разбитой бутылки. — На всю жизнь можно калекой стать. Посмотри, какие жуткие края.
Поля увидала в траве горлышко. Подняла. Но куда положить? Под куст? Там тоже можно порезаться.
Бабушка сняла тапочки и собрала в них осколки.
Они шли на море, вдоль лимана, и такая теплая, такая ласковая для босых ног дорожка сияла стекляшками. Поля раньше даже внимания не обращала, по какой земле она ходит, а теперь ужаснулась.
— Бабушка! Сюда выбросили целый стекольный завод.
— Курорт! Самое место для свалки.
Они выкупались в море, и на обратном пути Поля принялась подбирать стекляшки в свои тапочки.
— Ох, внученька! — сказала бабушка. — Разве мы с тобой уберём за всеми-то дураками!
Но тоже принялась подбирать стекляшки.
Они ходили на море два раза в день. Утром море похолоднее, зато чистое. Каждую песчинку можно на дне рассмотреть. А вечером они ходили купаться ради закатов.
— Столько дней смотрим, — сказала Поля бабушке, — а ни одного заката, чтоб как вчерашний.
— Ни одного, как прошлогодний… Ни одного одинакового за всю мою жизнь.
— Закаты — ещё одно чудо! — обрадовалась Поля.
Они принялись собирать россыпь крошечных стекляшек. И возле них остановились мама и дочка.
— Что вы ищите?
— Стекло собираем! — сказала Поля, глядя на девочку с надеждой: может, она тоже станет подбирать опасные для ног блески. Но девочка дернула маму за руку:
— Пошли!
И они пошли, ни разу не нагнувшись.
Тут к бабушке и к Поле подошла чужая бабушка со своим родным внуком.
— Чего вы нашли? — спросила чужая бабушка.
— Стекляшки.
— А зачем собираете?
— Да чтобы ни мы, ни вы ног не порезали.
Мальчишка поднял стекляшку, размахнулся и кинул в воду.
— Сам пойдёшь в лиман и распорешь себе пятку! — рассердилась Поля.
— Пошли, внучок! — чужая бабушка потянула своё сокровище к морю. — Пошли! Пошли! Тут какие-то блаженные.
— А кто они, блаженные? — спросила Поля.
— Дурачки, но угодные Богу люди.
— Мы — не дурачки! — не согласилась Поля. — Мы с тобой чудилы.
Собранное стекло из тапочек они высыпали на бетонную плиту недостроенного здания. И когда Поле пришло время уезжать, на плите выросла стеклянная горка, а на тропе — ни единого блеска.
ЕВПАТОРИЙСКИЕ ПОГОДЫ
Кто-то шептал ласково и немножко печально. Поля чувствовала: она и во сне сдвигает брови, но не может, не может расслышать, что же ей говорят. Открыла глаза — светло, да серо. Дождь. Дождь шепчет.
«Ну, вот! — огорчилась Поля. — Сегодня не пойдём на море».
Проснулась: небо синее-синее, будто его скатертью застелили. Выбежала во двор — ни единого облачка, а на земле, выставив рожки, — улитки. Все из домиков своих выбрались, блаженствуют. Поля скорей домой.