— Они же зло мне делают! — не поняла Поля.
— А ты на зло добром отвечай.
— Добром на зло?.. — и тут Поля вспомнила: — Бабушка, ты мне хотела драгоценность показать.
— Да вот же она! — Ефросинья Калинниковна сняла с божницы маленькую икону. — «Троица» дивного художника Андрея Рублёва. Икона у преподобного отца Андрея большая, а твой дедушка написал эту икону точь-в-точь, но с детскую ладошку.
— Разве дедушка художник? Он — геодезист.
— Твой дедушка за что бы ни брался, всё у него получалось. «Троицу» он написал для своей больной сестры. В те годы за веру в Бога в тюрьмы людей сажали. А дедушка учился в Москве. Он каждый день ходил в Третьяковскую галерею, смотрел на «Троицу», а потом спешил в студенческое общежитие. Икону писал тайком, на чердаке. Господь смилостивился, исцелил.
— Наталью Васильевну?! — обрадовалась Поля. — Она ведь у нас астроном, открыла множество крошечных планет.
— На этой иконе тишина написана, — сказала бабушка. — Святая тишина.
Золотые лики трёх Ангелов были прекрасные. На их одеждах ласковый мерцающий свет. Ангелы молчат, но глаза у них говорят. О печальном, а всё-таки об очень хорошем.
— Это и есть моё богатство! — сказала бабушка, коснувшись губами иконы. — Видишь, трое. Но это Господь, явившийся праотцу Аврааму у дубравы Мамврийской.
— Вот оно, деревце! — обрадовалась Поля. — Бабушка, а ты заметила, если смотреть на икону чуть издали — Ангелы улыбаются, а если близко — Ангелы горюют.
— Милая моя девочка! На этой иконе — вся судьба России, всякого русского человека.
— И моя?
— Ты же русская.
— Бабушка, а что в чаше?
— Телец. Телёночек. Угощение праотца Авраама. Еда завета между Богом и людьми.
— Бабушка, что же это получается-то? Это получается, что и Бог Отец, и Бог Сын, и Бог Дух Святой о нас горюют. Обо всей нашей России? Нам что же, всегда будет плохо?
— Да разве русские жалуются на судьбу? — удивилась бабушка. — Наши печали Христовы. Иисус Христос — Бог, а муки претерпел крестные. Твой прадедушка три войны прошел, но всегда так говаривал: слава Тебе, Господи, что родил меня русским.
— Бабушка, а я знаю, что такое Троица! — осенило внучку. — Я люблю всех троих, как одного. Бабушка, если я люблю Троицу, значит, я верю в Бога?
— Веруешь! — согласилась бабушка.
РАДОСТЬ НАША
— Я догадалась, догадалась, догадалась! Евпатория — страна скворцов!
На огромной шелковице под каждым листом — скворец.
— Я смотрю, у них праздник, — сказала бабушка.
Скворцы и впрямь шумели радостно. Стайками улетали, прилетали, перепархивали на соседние деревья, но шума меньше не становилось. Опять собирались все вместе. Иные скворцы садились в траву и паслись. Совсем, как куры.
— У нас в поселке скворечники на деревьях, а скворцы не прилетают! — пожаловалась Поля бабушке. — Я за всю весну двух скворцов видела. Понимаешь? Только двух! А здесь их целая тысяча.
— Наверное, в ваших краях обижают птиц, — сказала Ефросинья Калинниковна.
Поля не согласилась.
— Ну, бабушка! Если люди скворечники на деревья вешают, значит, ждут! Жить приглашают!
— Воздух, милая, у вас неподходящий для птиц.
— Уж конечно, неподходящий! — согласилась Поля.
— В Москве, бабушка, знаешь, сколько машин? Я думаю, больше, чем людей. И все машины — пожиратели чистого воздуха.
На лимане ветер дул из степи. Поля голову в плечи спрятала.
— Холодновато.
Бабушка свернула на тропинку через рощу лоха. Прошли среди высокой травы. Разулись. Земля была тёплая, и что ни шаг — крошечный вулкан.
— Кто такие норы роет? — спросила Поля.
— Муравьи.
Вот и сухое дерево, на котором видели зимородка. Вдруг бабушка взяла Полю за плечо.
— Тихо!
В трёх шагах, ну, не в трёх — в пяти, — по тропке расхаживали две птицы. Головки подняты высоко. На головах короны. Золотые короны. Носы тонкие, длинные, с лопаточкой на конце. Сами птицы тоже золотые, а по спине, по крыльям — узоры. Чёрные полосы, белые, черные — белые.
— Удоды! — шепнула бабушка. — Это удоды!
Птицы то и дело наклоняли головки, что-то склёвывали с земли. Короны они теперь сложили коромыслецами.
Бабушка и Поля стояли, замерев, и удоды подошли к ним совсем близко. У них и глаза были золотые, с черными зрачками.
И вдруг на берегу лимана залаяла собака. Птицы тотчас вспорхнули, полетели. Так весело, так красиво: золотое, чёрное, белое.
— Радость наша, — сказала бабушка.