— Ты её знаешь?! — удивилась Поля.
— Четвёртую зиму, Бог даст, вместе будем зимовать. Сбегай, дружочек, к соседям. Молочка принеси, угостим малышей.
Поля принесла молоко, налила в блюдечко.
Ежиха отведала и только потом подвела к блюдечку колючие комочки.
— Бабушка-прабабушка, пчёлы тебя не кусают, звери тебя любят.
Слёзы так и посыпались с Полиных глаз.
Прабабушка погладила правнучку по головке:
— Вот и дождичка не надо!
ПРОЩАНИЕ
Поля набила рюкзак камкой.
— Лучше мёда возьми побольше! — советовала бабушка. — Мёд редчайший. Без подделок, слава Богу.
— Мне морские сны дороже, — сказала Поля, но для банки мёда гнёздышко нашла.
Они посидели на скамеечке под орехом. Прабабушка поцеловала Полю, перекрестила. Перекрестила бабушку, и — пора: автобус ждать не будет.
Примчался Георгий, сунул Поле в руки деревянную расписную кружку, полную пуговиц.
— Подарок! Я сам все пуговицы выиграл. Тут и советские, и немецкие, и царские.
Подарки надо принимать.
— Спасибо, — сказала Поля. — На следующий год я обязательно приеду.
Бабушка уже шла по тропинке, не оборачиваясь. Поля побежала догонять, на ходу шевеля пальцем в кружке. Пуговицы были с орлами, со звёздами, такие и этакие, и вдруг она откопала стрелу амазонок. Поля вернулась, кинулась назад, Георгий тоже помчался ей навстречу.
— Стрела! Древность!
Георгий остановился, замахал руками:
— Это тебе! Это подарок.
Они постояли, поглядели друг на друга и бросились в разные стороны. Поля догонять бабушку, а мальчишка в степь, на курган.
НЕБО ЕВПАТОРИИ
В Евпатории бабушку и внучку ждала телеграмма. Мама через два дня прилетает из своего дальнего далека, с океана.
— Вот и моим каникулам конец! — сказала бабушка.
— Почему родные люди не живут вместе? — у Поли слёзки опять дрожали на ресничках.
— Так мир устроен, — сказала бабушка, и было понятно: она этого мира не одобряет.
Когда жара спала, они, как всегда, пошли на море. Вдоль лимана, по лиману вброд, на пятачок дикого пляжа.
— Бабушка, а дорога-то не блестит! — порадовалась Поля.
— Мы с тобой вдвоём ради всех постарались, может, кто-то где-то и для нас с тобой доброе дело делает.
Море было ласковое, и Поля поняла: прощается. И друг ветерок тоже всё время был рядом.
Когда шли обратно, увидели радугу. Над городом — тучи стеной — и сияющая, зовущая к себе тройная дуга.
— Бабушка! День один, место одно, а погоды разные! Там, где море, — ни облачка. А погляди, какое небо в степи. Зигзаги облачные. А выше — рябь. Видишь, как это нежно, будто ёжики ежихины, будто овечки. Нет, это как солнечные зайчики на волнах, как дети. Бабушка, ты лучи видишь? Тёмные, светлые? На город, на город посмотри! Наша Евпатория не хуже Касабланки. Бабушка, бабушка, сколько же неба в Евпатории! Ты такая счастливая! Ты живёшь на земле посреди неба. И я с тобой.
ДУБ
Поля любила папины песни. Они у неё с утра сами пелись. Ни с того, ни с сего.
Проснулась Поля, перекрестилась на бабушкину икону, а песенка уже вот она:
Дальше Поля забыла слова и пела просто:
— Та-та-та-та-та-та-та-та.
— Не все дубы развесистые, — сказала бабушка.
— Все! У нас в посёлке много дубов, и все развесистые! Все!
— Тогда придется тебе показать наш дуб. Высокий-то он высокий. Очень даже высокий, да никак не развесистый.
— А когда ты мне дуб покажешь? — У Поли глазки загорелись.
— Вот пойдём с моря, — пообещала Ефросинья Калинниковна.
Поля в тот день даже в море купалась скорехонько: нырь, ногами бух-бух! И на берег.
— Бабушка! Пошли дуб смотреть.
— Ну, коли не терпится — собирайся, — согласилась Ефросинья Калинниковна.
Берегом лимана, мимо минеральных ключей, воды которых бежали в Мойнаки, дошли до загородки платного пляжа. За железной изгородью стояла изгородь деревянная. Берег порос камышом. Они и эту преграду миновали и оказались в небольшом парке. Здесь было много деревьев с длинными стрючками и с длинными иглами, прямо из стволов.
— Это такая акация? — спросила Поля.
— Гледичия обыкновенная.
— Ещё одна моя знакомая! — обрадовалась Поля. — А где же дуб?