Это было утром. А теперь управляющий схватил Станислауса за шиворот и поднял его.
— Ты что же это, сопляк? Без году неделя, а уже нагличает, как бандит!
Станислаус трепыхался в воздухе. Его куртка расползлась по швам. Нитки военного времени тоже были гнилые. Мальчик упал животом на землю. Захрипел и умолк.
— Вставай, падаль! — взревел управляющий.
Станислаус не двигался. Эльзбет подбежала к нему.
— Это же ваш крестник!
— Еще чего! — Управляющий отшвырнул носком сапога раздавленного жука в траву на меже и пошел дальше.
— Живодер! Живодер! — крикнула одна из женщин.
Другая бросилась помогать Эльзбет.
— Сначала сам научись делать ребят, а потом убивай их, пустая кишка!
Управляющий ускорил шаг. Он делал вид, что не замечает суеты на поле.
Станислауса вырвало. В лужице были стебельки осота.
— Да он одну траву ел! — закричала женщина, помогавшая привести его в чувство. Она вытащила из кармана свой завтрак, небольшой кусок черствого хлеба, и сунула его мальчику под нос.
Станислаус очнулся. Он откусил хлеб, заплакал, проглотил и сплюнул.
— Об этом я расскажу социал-демократам! — прокричала женщина через все поле вслед управляющему.
К обеду Станислаус уже начал ходить, пошатываясь и спотыкаясь. Эльзбет подозвала его к себе. Управляющий мог вернуться.
— Станик, посмотри, какая круглая картошка, видишь какая картошка? Собирай их.
Станислаус был послушен. «Ката-та-тошка», — залепетал он устало и начал бросать картофелины в корзину Эльзбет.
К заходу солнца управляющий снова прошел вдоль фронта копальщиц. Возле Эльзбет он остановился. Девушка не разгибалась. Ей не хотелось показаться лентяйкой.
— Эй, ты, коза, не видишь меня, что ли?
— Вижу, — ответила Эльзбет.
— Завтра можешь не приходить.
— Кто, я?
— Ты.
— Почему же мне не приходить, господин управляющий? — в голосе Эльзбет слышались рыдания.
— Потому что в твоей корзине были камни.
— Камни? — Слезы дрожали на ресницах Эльзбет и капали на измазанный в песке фартук; песок поглощал жалкие бедняцкие слезы.
— Вот такие камни в трех корзинах, — управляющий показал на свой кулак. — Обнаружены, когда принимали корзины. Сам инспектор присутствовал. Чего тебе еще надо?
— Ничего не надо! — Она схватила Станислауса, просунула тяпку в ручки корзины, закинула ее за плечи и пошла. Спина у нее вздрагивала. Управляющий двинулся дальше.
— Чтоб тебе дерьмо жрать!
— Кто это сказал?
— Я сказала. — Женщина, которая кормила Станислауса, выпрямилась.
— Ты тоже можешь завтра остаться дома.
Женщина двинулась на управляющего, переваливаясь, как медведица:
— Да-а-а!
Это «да» звучало угрожающим рычанием. Она остановилась, высоко подняла тяпку и с размаху ударила управляющего рукояткой по черепу.
— Ну и ты завтра останешься дома! — крикнула она.
Управляющий со стоном закатил глаза, сплюнул кровь и, шатаясь, ушел. Все женщины, выпрямившись, смотрели ему вслед.
— Хороши крестные! — кричала разъяренная Лена. — Отбирают у детей несчастную картошку!
Эльзбет, плача, жаловалась матери:
— Что я могла сделать? Не давать же ему второй раз швырять Станислауса.
Лена выкрикивала нечто совсем кощунственное:
— И кто это придумал, чтобы люди рожали детей?
А в это же время управляющий лежал в своей постели. Его толстая жена протиснулась в дверь. Она принесла компресс — тряпку, смоченную в уксусе.
— Он же действительно мой крестник!
— Отстань! — управляющий сплюнул кровь.
— Так уж обязательно надо было прогнать девушку?!
— Да, обязательно! Не раздражай меня! И без того все вертится перед глазами. У меня сотрясение мозга!
Жена положила ему компресс на голову.
— Что тебе сказал инспектор?
Он застонал.
— Нужно уволить женщин. Вчера вечером нам прислали военнопленных. Им платить не надо. Достаточно только кормить капустной похлебкой. Это нам выгоднее.
— Нам?.. Что нам с тобой от этого?
Управляющий молчал.
6
Станислаус пожирает голову лани, а учитель Клюглер вследствие внутреннего роста перерастает свои пределы.
Станислаусу исполнилось девять лет. Война кончилась. Отец снова топал на стекольную фабрику. Миру снова нужно было стекло. Казалось, будто Густава и всех ему подобных только затем и погнали на войну, чтобы они разбивали стекла. Дела снова пошли на лад. К сожалению, только не у Густава. Он не стал директором стекольной фабрики в колониях. Да и колоний уже не было. Каждому приходилось выкручиваться как сумеет. Густав много скитался по свету, но это ничего ему не принесло. Он по-прежнему говорил быстрее, чем думал, да ко всему еще стал ненавидеть тех, кто не был на войне.