— Сигарета воняет.
Фриц сделал затяжку и скривился от отвращения.
— Сигарета воняет дерьмом.
Фриц высунул язык.
— Три дня подряд все сигареты будут вонять, только вонять.
Фриц отшвырнул сигарету.
Но Станислаусу хотелось еще что-нибудь проделать с Латте. Пусть маловер Фриц убедится, что он подвластен тайным силам Станислауса.
— Я, твой господин и повелитель, — сказал Станислаус замогильным голосом, — приказываю тебе, чтобы ты завтра вошел в пекарню, высунув язык насколько сможешь.
Фриц кивнул.
— А пока все забыто. Влезь на плиту и там проспись.
Фриц взобрался на плиту, сел на корточки рядом с кастрюлями, проснулся и стал смущенно озираться.
— Ты что же это, превратил меня в обезьяну?
— Нет, в кофейник.
Фриц, не попрощавшись, весь дрожа, поплелся в свою каморку.
А Станислаус остался один в тихой кухне. В голове у него шумело. То были, вероятно, магнетические силы, они, все еще не хотели успокоиться. Это он, Станислаус, Бюднеров сын, стал могучим источником электричества, способным излучать на других людей тысячи вольт, а то и побольше.
Следующий день начался с угрюмого утра. Настроение хозяина было таким же угрюмым.
— Это что еще за манеры — бегать с высунутым языком, как собака в жару?
Фриц подошел к стоящей в углу плевательнице и знаками подозвал Станислауса.
— Я все время чувствую вкус помоев, одних помоев. Ты меня заколдовал.
— Спрячь язык, — шепнул Станислаус, — прощаю тебе твое недоверие.
Чары были сняты. Фриц смотрел на Станислауса благодарными глазами.
— Ты мог бы стать самым знаменитым человеком в городе. Все девчонки ползали бы за тобою на брюхе.
Станислаус и не думал вовсе о девчонках, но слава о нем уже облетела мир. Это был тот мир, в котором очень значительную роль играл Фриц Латте. Он не знал удержу, хвастаясь чудодейственными силами своего друга.
— Теперь я сберегу себе кучу денег. Мой друг выгипнозировал из меня всякую охоту курить.
— Неужели он и это умеет?
— Вы бы поглядели, чего только он не умеет. Вот, например, хозяин захотел его смазать по уху. Мой друг как уставится на него, а из глаз молния так и стеганула; хозяин просто прилип к полу — и ни с места.
Парни заревели от восторга.
— Приведи его с собой. Чего же он прячется?
— Он не появляется на людях. Бережет свои силы и превращает их в молнии.
Парни не верили.
— Стал бы я сидеть в учениках, если б такое умел! — сказал один из них.
Фриц небрежно махнул рукой.
— Он же не обыкновенный человек. Он все ученые книжки читает, а ночью почти не спит. Однажды я проснулся, вижу — вокруг его кровати стоят этак шесть или восемь негров. Слышу — он что-то говорит неграм и они вроде как чокаются, а в руках у них ни рюмок, ни кружек, ничего…
Фриц не возражал, чтобы и он, человек, который общается со Станислаусом, внушал приятелям легкий ужас. Но не всех удавалось пронять.
— А ты здорово врешь для своего возраста.
Станислаус представления не имел об этих разговорах. Он продолжал свои опыты. Его захватило страстное увлечение. В книжке о гипнозе было очень точно сказано: «Да будет проклят тот, кто, развив в себе тайные силы, злоупотребит ими в корыстных целях. Нирвана поразит его. А душа его будет низвергнута в глубины Аида».
Станислаус не знал, что такое Нирвана и Аид; не знал он, что вздорный автор книжонки о гипнозе перемешал индийскую мудрость с греческой мифологией, чтобы казаться ученым. Для Станислауса все это было ново. И все напечатанное в книгах он считал непреложной истиной. Он впитывал жаргон невежественного полузнайки, как сладкий малиновый сок.
На кухню принесли дешевую кровяную колбасу. Для хозяйского ужина в кастрюле кипятились розовые сардельки. Фриц загляделся на хозяйское лакомство.
— Слышишь, как поют сардельки? Они заранее радуются, что попадут в хозяйское брюхо. — Он приподнял крышку горшка. — Ишь какие знатные, на ученика даже смотреть не хотят.
Софи закрыла горшок. Фриц шептался со Станислаусом. Пусть Станислаус заставит хозяйку раздать вареные сардельки им здесь, на кухне. Фриц залез в горшок, выхватил одну сардельку и стал вертеть ею перед веснушчатым носом Станислауса.
— Вот-вот-вот! Ты только понюхай, неужели у тебя не хватит силенок на такую безделицу?
Станислаус глотал набегавшую слюну. Скрипнула дверь. Хозяйка, шлепая комнатными туфлями, вошла в кухню. Станислаус встретил ее «центральным взглядом». Им владели голод и тщеславие. «Здесь нужно раздать сардельки, здесь!» — Станислаус мысленно произносил эти слова, все время повторяя их: «Здесь нужно раздать сардельки, здесь!»