— Не торопись, его еще нет!
Его дочка Эльзбет сидела в зарослях сирени, служивших живой изгородью. Густав так резко остановился, что булькнул остаток ячменного кофе во фляжке, лежавшей в рюкзаке.
— Кого еще нет?
— Новенького!
— Какого еще новенького?
— Меня послали за тетей Шнаппауф. Они вместе с мамой ждут аиста.
Густав опять припустился бегом. Разве на баб можно положиться? Лена не записала даже, когда случали молодую козу.
Крику, визгу! Густав вертелся как флюгер в бурю. За ним по пятам топали его шестеро детей, то и дело пихая друг дружку, каждый хотел первым увидеть нового мальчика. Герберт плюхнулся в рыхлый песок и заорал. Пауль споткнулся о него и тоже заорал. Эльзбет с причитаниями ринулась на помощь. Густав замахал на них руками:
— Назад, назад, к сирени! Придете, когда я вам свистну.
— А что ты будешь свистеть?
— «Профукал деньги Юле…»
Ворота настежь, калитка настежь.
— Похоже, близнецы… Господи, будь человеком и не оставь меня! — вслух говорил Густав.
Картошка для скота, сваренная, лежала в кормушке. А дым из трубы все валил и валил. Там кипятили воду. Густав набрал сырой картошки. Почему бы на том же самом огне не сварить картошку для скота на завтра? С кастрюлей в руках, с рюкзаком за спиной — так Густав пошел на кухню и навстречу новому ребенку.
Скрипнул ключ в замке. Из спальни вышла повитуха. Она была толстая и краснолицая — воплощенное здоровье — мать жизни.
— Опять прекрасный мальчик, Густав!
Для Густава повитуха была сродни могильщику. Людям горе, ей — радость. Повитуха и могильщик рука об руку трудятся на протяжении всей жизни; она вводит людей в этот странный мир, а тот их отсюда выпроваживает. А платить извольте ныне живущие. Густав подвинул кастрюли на плите и даже не взглянул на поставщицу могильщика.
— Отвяжись от меня, окаянная ведьма!
Повитуха весело плескала руками в горячей воде.
— На этот раз мальчик весит девять фунтов, Густав!
Расческой со сломанными зубьями Густав провел по своим коротким волосам.
— Признайся, что тебя бедняки кормят!
Повитуха вытерла руки. Лицо ее напоминало лицо лошадиного барышника после удачной сделки.
— Всякий смертный должен благодарить Господа за то, что тот дал ему здоровых детей.
Рука Густава задрожала. Пробор в волосах сбился.
— Скажи правду, тебе бедняки в радость?
Лицо повитухи стало пурпурным.
— Нет!
Она побросала свои инструменты в сумку.
— Тогда, значит, другие лучше платят, а?
— Не знаю я никаких других. Заткнись!
— Я имею в виду тех, кто уже на втором месяце за тобой посылает.
У повитухи от гнева, казалось, распухла переносица. Густав в волнении чесал гребенкой свои усы.
— Сознайся, что ты достаешь из женской утробы и людей, и ангелов, в зависимости от того, когда тебе заплатят, поздно или рано.
Повитуха опять засучила рукава.
— Как ты себе это представляешь?
— Деньги есть, ума не надо. А беднякам надо много ума, чтобы из твоих младенчиков настоящих людей сделать.
Повитуха схватила Густава. Густав схватил повитуху. Они боролись, покуда не посыпались пуговицы с повитухиной кофты. Из выреза сорочки вывалились толстые груди.
— Этим меня не запугаешь! — крикнул Густав и ухватил ядреную бабу за бедра. Она, посинев от злости, вцепилась в только что причесанные волосы Густава. Кряхтенье и немая борьба — и вот уже ведро с водой свалилось на пол. Холодная вода окатила круглые икры повитухи. Она взвизгнула:
— Благодари Бога, что я из-за своей работы не могу длинные ногти отрастить!