Дверь спальни распахнулась. Возле дерущихся вдруг появилась Лена, дрожащая, белая, как полотно. Густав и повитуха как бойцовые петухи отскочили друг от друга. Растрепанная повитуха тут же вспомнила о своих обязанностях:
— Лена, в постель! А с этим я сама справлюсь, я уж его отмолочу как следует!
Лена не плакала. У нее больше не было слез. Она в отчаянии ломала руки, ее иссохшие губы дрожали. Густав успел подхватить ее прежде, чем она упала.
Расцарапанный муж сидел на краешке кровати возле роженицы.
— Все-таки надо еще иметь смелость говорить правду.
— Не всегда.
— Как — не всегда?
— Чтобы правда дала всходы, нужна подготовленная почва.
— Откуда опять эта мудрость, жена?
— Из книги.
— В книгах жизнь беззубая. — Густав погладил руку жены. На большом пальце у него была ороговевшая шишка. От стеклодувной трубки. — Как нам теперь быть с крестинами?
Лена закрыла глаза. В ее обескровленном теле звучала музыка. Слышная только ей. Густав как чурбан сидел на клетчатом чехле перины и думал. Думать молча он не умел.
— Крестины, крестины… и зачем человека крестят, а? Чтобы другие нажирались на крестинах? Я знал одного парня, так его священник никогда не окроплял водой из купели. И он был не большим страдальцем, чем любой из нас. Он работал со мной на фабрике и был родом то ли из Польши, то ли еще откуда. Его попросту позабыли окрестить. Так Господь еще взыскал его своей милостью, он умел жрать стекло. Он, бывало, выпьет, и тут уж ему ничего не стоило себя прокормить. На закуску — рюмка, а как главное блюдо — пивная кружка. Ротозеи в пивной оплачивали его счет. Так он здорово экономил на жратве.
Лена опять пришла в себя. Она смотрела на мужа, как матери всего мира смотрят на своих мужей после родин: он был чародей, ветер, гуляющий в ветвях вишневого дерева и прижимающий запыленных пчел к цветочной пыльце. Ветер, способствующий великим переменам.
Густав еще раз попытал счастья:
— Существуют целые народы, где вообще никого не крестят. И расходов этих у них нет.
Лена попробовала сесть в кровати.
— А мы пригласим крестных побогаче.
— Если б это удалось!
Густав направился к двери, насвистывая: «Профукал деньги Юле…»
Из зарослей сирени ему махали дети. Он взял тачку и поплелся к картофельному полю. На две недели он должен был взять на себя еще и всю женину работу.
Повитуха больше не являлась. Деньги за нее получил представитель общины.
2
Станислауса называют в честь пожирателя стекла. Пастор печется о его душе и повергает маму Лену в смертельный ужас.
Бюднеры обсуждали, как им назвать новорожденного. Папа Бюднер считал своих сыновей, загибая пальцы. Большой палец звался Эрих, указательный — Пауль, средний — Артур, а безымянный и мизинец звались Вилли и Герберт.
— Теперь нам нужен Станислаус, — сказал он.
— А я думала — Бодо, — сказала Лена.
— Бодо? Это большого пса можно на худой конец назвать Бодо. — Густав качал на коленях четырехлетнего Герберта.
— На свете даже нет людей по имени Станислаус. Нам нужен Гюнтер. У всех людей есть Гюнтеры. — Эльзбет, старшая, уперла руки в боки.
Густав вскочил, спустил с рук сына и зашагал по кухне взад и вперед, сзади у него болтались подтяжки.
— Это что, о твоем парне речь? А тебе вообще-то сколько лет?
— Тринадцать.
— Так вот! Станислаус — это был пожиратель стекла!
Лена еще раз попыталась заговорить о Бодо:
— Он был скрипачом.
— Где?
— В книжке, которую мне давала жена управляющего. Стоило ему трижды коснуться струн — все женщины пускались в пляс.
Густав наступил на собственные подтяжки.
— А мужчины?
— Они его ненавидели.
— Вот видишь! Бодо не годится. Его будут звать Станислаус — и ни грамма меньше. — Эльзбет забралась в угол за печкой.
— Его будут дразнить: штаны слазят!
Густав не сводил глаз с мухи на кухонной стене. Он сказал:
— Ну это пока он не начнет стекло жрать.
Чиновник, ведающий метрическими книгами, поднял очки на лоб. Большая синеватая бородавка на лбу не давала им опуститься обратно.
— Станислаус? А это не очень по-польски?
Густав помахал шапкой:
— Станислаус есть в календаре!
— А чем плохое имя Вильгельм для твоего мальчонки? Вот уже несколько страниц — и ни одного Вильгельма не зарегистрировано. — Чиновник вытер перо перочисткой.
Густав был уже раздражен. Весь мир ополчился против Станислауса.