Станислаус смотрел на Софи «центральным» взглядом. Широко открытыми глазами уставился на ее переносицу. Там сходились ее узкие бровки, похожие на тонкие шерстяные ниточки. Софи вздрогнула.
— Как ты об этом сказал, так опять забегали. — Она вскочила и бросилась к дверному косяку — почесаться. Радостный испуг пронзил Станислауса. Начинается; его накопленные силы понемногу обретают зримые черты. Он загипнотизирует тараканов на спине Софи.
— Я знаю средство от твоих тараканов.
— Ах, если бы ты это знал, только не лезь ко мне со своим чаем!
— Сядь и смотри на меня! — приказал Станислаус.
Софи покорно села на свой стул.
— Смотри на меня, Софи!
Старая дева доверчиво глядела в юношеские глаза Станислауса.
— Тараканы разбегаются, — глухим голосом проговорил Станислаус. Софи прислушалась к себе.
— Правда, да, вот бегут под юбкой, теперь по ногам, в туфли. Они убежали! — возликовала Софи.
Станислаус подошел к ней и погладил ее по плечу; из юношеского любопытства погладил заодно и по груди.
— Теперь тараканов будет все меньше и меньше. Они совсем уйдут, а ты почувствуешь усталость.
— Ой, правда, я так устала!
Станислаус провел рукой по лбу Софи, коснулся век.
Толстуха закрыла глаза. Отороченные короткими ресницами веки были в красных прожилках. Края век покраснели от слез одиночества.
— Все будет очень легко, Софи. Твои руки станут вялыми-вялыми и повиснут как плети. Вот теперь ты вся легкая, как тополиный пух, ты летишь как ангел на небе. Ты выйдешь замуж за… — Станислаус вытащил из-за пазухи свою книжицу. Надо было посмотреть, как правильно говорить эту фразу. Он споткнулся на трудном слове. Теперь он поспешно искал нужную страницу. Ничего нельзя упустить. Гипноз требует точности. — Ты вступишь в брак с Нирваной!
Софи вздохнула и заулыбалась. Наконец-то она с кем-то вступит в брак.
— Поправь цилиндр, Теодор, а то я не пойду с тобой к венцу! — Софи лепетала как дитя.
Станислаус усердствовал вовсю.
— Нирвана — это индийский господин. Он не носит цилиндр. Он носит тюрбан, Софи!
— Да-да-да! — пробормотала Софи. Ей было безразлично, что носит на голове ее жених. Главное — он у нее есть!
— Твой язык не ворочается, Софи!
Софи кивнула. Щеки Станислауса пылали.
— Стул под тобой становится горячим, Софи!
Софи поморщилась.
— Стул становится все горячее и горячее. Он уже раскалился!
Софи вскочила.
— Говори, Софи! — приказал Станислаус.
— Ох, ох, — завопила Софи. — Раскаленная церковная скамья обожгла меня!
— Она жжет все меньше, меньше, теперь почти не жжет. Боль от ожога прошла, Софи?
Софи блаженно улыбалась.
— Сядь, Софи!
Софи с закрытыми глазами нащупала стул. Теперь стоял Станислаус, он пылал как в лихорадке, он доказал себе: сосредоточение сил действует великолепно. Софи спала. Руки расслабленно висели вдоль тела. Станислаус полистал свою книжку.
— Расскажи что-нибудь из своей жизни, Софи; только чистую правду, Софи.
Софи вздохнула и принялась рассказывать:
— Это чистая правда: я хотела любить его, Теодора, у меня был только он, а у него были и другие. Он был лейб-кучером. Красавец лейб-кучер с серебряными галунами. Козырек фуражки из лаковой кожи. И я согрешила. Я привела его к себе. В свою постель.
Станислаус затаил дыхание.
— Это было прекрасно. Он был настоящим мужчиной. Такой сладостный мужчина. Наверно, так на небе бывает! Там я опять с ним свижусь. Он приходил много ночей подряд, и чем дальше, тем слаще это было. Потом он перестал приходить.
Станислаус хотел знать как можно больше:
— А что же было так сладко?
Софи хотела раскинуть руки, но они ей не повиновались.
— Мы любились с ним и любились, это и было сладко.
— Почему он перестал приходить?
— Перестал. Одну ночь не пришел, вторую, третью. Я почти сгорала в своей одинокой постели. И я прокралась через весь темный дом в его кучерскую. Каждую ночь я прокрадывалась к его комнате. И тихонько ногтем скреблась у двери. Он выходил. «Ты как течная сука!» — говорил он. И он был прав. Мне стало стыдно. Он перестал приходить, потому что я была вроде суки. Господи, покарай меня! Кому нужна такая баба! Ах, да-а! Я ждала ребенка. Настоящего ребеночка с розовой кожей и пуховыми волосиками. Госпожа не держала горничных с детьми. Что мне было делать? Куда податься? И тогда я стала хуже всякой суки, я позволила убить моего ребенка во мне. Старуха Грабелейт сказала: «Я помогу тебе, Софи». И я разрешила ей помочь мне. Она наступила на мое тело, как на мягкую садовую грядку. И мой ребенок, мой росточек увял. Вот какая я негодяйка! А старуха Грабелейт была ведьмой!