— Чудесная погода, — сказала Лена.
Явилась жена учителя. Она шла по жизни с постоянно суровым лицом и всегда поджатыми губами. Ее стручковатый нос оседлало пенсне. Густав проводил ее в прибранную горницу и предложил крыжовенного вина.
— Только, пожалуйста, не на пустой желудок. — Суровая дама, похоже, оборонялась. — Я вышла из дому не позавтракав.
— Иной раз самое важное и забудешь, — сказал Густав.
Явились дети и, надрессированные, поклонились жене учителя, а Эльзбет сделала книксен.
Приплелась жена лавочника, тощая женщина. На ее бледном лице была как бы приклеена сладкая улыбочка; хроническая болезнь, которую она нажила в общении с покупателями. Густав и к ней привязался с крыжовенным вином. Лавочница отпила глоток. Вино было кислым, от него драло в горле. Лавочница улыбалась. Но в душе она содрогнулась.
Топот в сенях. Прибыла жена крестьянина Шульте.
— Крыжовенное вино? Да ты рехнулся, Густав!
Жена управителя на кухне яростно чесала свои голые руки.
— Люди говорят, она якшается с батраком. Спит с ним в конюшне!
В горнице жена учителя наморщила нос. Пенсне поползло на брови.
— Вульгарная особа эта Шульте!
Лавочница улыбалась.
Колокольный звон донесся из-за холма. В долине реки сверкали луга. Скирды отавы на них казались серыми кляксами. Ласточки летали между верхушками деревьев и синевою неба. Лена пеленала младенца. Эльзбет побежала за тортом для управительши. С удовольствием побежала.
Жена Шульте схватила узелок с крестинными вещичками и конвертом вытерла себе нос. Как на трубе деревенской колонки, на носу у нее всегда висела готовая вот-вот сорваться капля. Лена принесла четыре букета флоксов для красоты и как знак отличия для восприемниц.
Пока все общество находилось в церкви, Густав и Лена сновали по дому как морские свинки. Вернувшихся крестных они встретили у дверей.
— Пастор окрестил его Станислаусом.
Эльзбет торжествовала. Станислаус кричал, оттого что плохо подоткнули подушечку. Густав разлил вино.
— Надо выпить за порогом, старый обычай, за здоровье ребенка!
Жена Шульте осушила свой стакан как настоящий мужчина — одним глотком.
— Ух ты, как прочищает глотку! — Она крякнула как заправский пьяница.
Супруга учителя взяла стакан двумя пальцами и уже заранее передернулась. Шульте дала ей тумака.
— Пей, пей, учительша, сразу на сердце потеплеет!
Жена учителя пила как привередливая коза. Лавочница пила и улыбалась. Управительша все жаловалась на голод и потягивала вино как телок. Крестные вошли в горницу. Густав опять был тут как тут.
— Перед тем как сесть — по стаканчику, старый обычай, чтобы молоко было у матери!
— Мне сразу два! — крикнула Шульте. — Две титьки — два стакана!
И глоток за глотком выдула кислое вино. Остальные женщины пили неохотно.
Лена перепеленала младенца. Густав на кухне сторожил жаркое. Сейчас должно было выясниться, на что расщедрятся крестные. Кухонная дверь распахнулась, и жена Шульте потянула Густава за подтяжку:
— А подарить мне крестнику нечего, сосед.
Густав взволнованно забегал по кухне. Шульте наблюдала за ним.
— Это от вина так тебя подбрасывает! — Далее она сообщила, что вместо подарка он может в этом году трижды взять у Шульте лошадь для полевых работ. Густав сунул в рот кроличью печенку и вместе с нею проглотил свое разочарование. Вторую кроличью печенку цапнула Шульте.
— «О Сюзанна, как прекрасна эта жизнь…» — пропела она.
Явилась Лена с ворохом пеленок. Густав вытаращил глаза.
— Сколько?
— Пять марок.
— Видно, они деньги по дороге посеяли. Эта полоумная Шульте все время размахивала конвертом.
Старших детей послали осмотреть дорогу. Эльзбет юлой вертелась от голода.
— Ступай, ступай, а то кто другой отыщет деньги в дорожной пыли.
— «С голодухи тетя Аист жрет зеленых лягушат…» — пела в горнице Шульте. Густав с бутылкой вина бросился к крестным.
— Перед крестинным пиром надо выпить по стаканчику, старый обычай велит, чтобы ребеночек рос хорошо!
Выпила только Шульте, да и то через силу. Дети еще не вернулись с поисков крестинных денег, а Лена и Густав уже знали, что на дороге не потеряно было и пфеннига.
— Подарить мне нечего, — прошептала управительша. — После обмолота муж пришлет вам мешочек корма для кур. А деньги — это так безлично.
— Вы, конечно, удивитесь, что мы ничего вам не дарим, — сказала лавочница и улыбнулась. — Не все можется, чего хочется. Но мы списали все ваши долги. Так что теперь за вами ничего.