Ротмистр-пивовар опять набросился на унтер-офицеров:
— Вы все тут раззявы! Чумички балаганные! От сладкой водички развезло!
Особенно досталось вахмистру Цаудереру. Беетц все не мог простить вахмистру его нерасторопность с ротмистровским ящиком. Велено было построить вместе разведывательную и штурмовую группы. Возглавить их должен был вахмистр Цаудерер.
— Живого или мертвого, но доставить сюда дезертира, а не то я вас в порошок сотру!
Станислаус сидел в углу конского бункера и размышлял, как далеко мог уйти Роллинг? Настигнет ли его штурмовая группа? В общих чертах он знает маршрут Роллинга и должен кое-что для него сделать… но разве может он оставить Вейсблатта… А что ж, сидеть и смотреть, как он мчится навстречу гибели? Роллинг — Вейсблатт, Вейсблатт — Роллинг.
Он пошел в канцелярию, заставляя себя идти медленно. Там он справился насчет почты, хотя никаких писем не ждал. Лилиан перестала писать ему. Он ведь не отвечал на ее письма. В канцелярии все было вверх дном. Вахмистр Цаудерер готовился к походу. Весь бледный, он заворачивал в одеяло свой котелок. Снаряжение пехотинца штурмовой группы. Крышка котелка дребезжала в дрожащих руках вахмистра.
— Пожалуйста, включите меня добровольцем в штурмовую группу, — попросил Станислаус.
— Что? — Вахмистр сорвал со стены фотографию своих детей и сунул ее за пазуху.
— Добровольцем… в штурмовую группу…
— Ладно, парень, пойдешь моим связным, понимаешь.
Группа была в пути три дня. Первые полдня они шли на восток.
— Куда ему податься? Ясно, перебежать решил на восток. Обычный здравый смысл, понимаешь, пойти на восток. — Вахмистр Цаудерер очень гордился этой смелой догадкой.
Около полудня связной, рядовой стрелок Бюднер, вызвался немного обследовать местность во время привала.
— Давай действуй!
Через два часа рядовой Бюднер принес сообщение о том, что на пути болото, непроходимое болото. Чтобы его обогнуть, придется идти на север.
— Ладно, парень, на север так на север, а как обойдем болото, опять свернем на восток, понимаешь.
Они обошли болото с севера, затем по полоске сухой земли опять свернули на восток и вновь наткнулись на болото, которое пришлось обходить с севера.
К полудню второго дня они вышли к лагерю второй роты своего батальона. Радостная встреча! Роллинг как в воду канул. По кругу пустили кружку шнапса.
— Да здравствует война в Карелии!
Утром третьего дня они зашагали назад, к своему лагерю. Вахмистр Цаудерер очень пал духом, да и в маленькой его голове все перепуталось с тяжелого похмелья.
— Надо бы разведать дорогу, — сказал он своему связному и нахохлился как воробей возле скворечника. — Что ж нам, прямым путем в болото, понимаешь, прямым путем к смерти пробиваться?
Около полудня связной Бюднер принес добрую весть своему вахмистру. Он нашел на болоте каску. Это была самая что ни на есть немецкая каска.
— Утоп дезертир-то, понимать! — Вахмистр Цаудерер очень воодушевился. Срубили несколько деревьев, настлали небольшую гать и достали каску. Тут уж каждый мог убедиться, что это была каска Роллинга, так как на пропотелом кожаном ремешке была написана его фамилия. Они повернули к лагерю, дабы поскорее сообщить об успехе их штурмовой группы.
22
Станислаус получает письмо с неба, ловит себя на ненависти и видит, как его подопечного, поэта, гонят на верную гибель.
Пивовар Беетц с удовольствием принял к сведению сообщение вахмистра Цаудерера:
— Утонул? И правильно сделал. Это всем хороший урок!
К тому же и почта принесла добрые новости из Баварии. Ящик с мехами доставлен каким-то отпускником. Ему поднесли три кружки крепкого пива с обильной закуской. Большое спасибо за мех, а как там обстоит дело с финскими меховыми туфлями, а то, говорят, этой зимой угля будут выдавать еще меньше.
Капитан медицинской службы Шерф выпустил из лазарета Вейсблатта, непрерывно требовавшего крылья. Пусть кто-нибудь другой возится с этим поэтом, свихнувшимся на крыльях. Ему этот случай неинтересен. Он не психиатр, он здесь для того, чтобы удалять раздробленные руки и ноги.
В сумерках над лагерем кружил одинокий русский самолет. Пулеметы были приведены в боевую готовность и светящейся морзянкой смерти прошивали пряный лесной воздух. Пивовар Беетц стоял на скате щелевой траншеи и смотрел в бинокль. Рядом стоял вахмистр Цаудерер. Он тоже, подражая ротмистру, пытался стоять прямо, но внутренне весь скорчился от страха. И торс его, затянутый ремнями, тоже корчился, хотел того вахмистр или не хотел. Ротмистр Беетц опустил бинокль и спрыгнул в траншею.
— Гадит сука Иван!
Тем самым и вахмистр Цаудерер получил разрешение на страх. Он так и скатился в траншею. Вот теперь и впрямь начиналось будущее, начиналась война.
Они прислушались, полузакрыв глаза. Ни стрельбы, ни взрывов. Самолет улетел. Тихо шуршали и скрипели деревья. С неба на лагерь сыпались листовки.
При звуках тревоги конюхи поспешили увести лошадей подальше в лес. Станислаус лежал рядом со своей лошадью и вслушивался в гудение самолета. Оно то приближалось, то удалялось. Ни дать ни взять шершень. Мыслями Станислаус унесся в детство. Он был на кухне у мамы Лены. Шершень жужжал то возле окна, то под потолком, а то в углу за шкафом. Он увидел, как отец гоняется за шершнем с тряпичной туфлей в руке. Папа Густав, чудодей. Он вдруг понял отца: нужда заставляла его чудодействовать. Он, Станислаус, по той же причине заставил Богдана связать ведьму. Что, если вся жизнь — это только круг? Неразрывный круг — юноши повторяют то, что делали старики, ибо зло и нужда на земле не уменьшаются.
Кусочек бумаги, размером с почтовый листок, упал перед мордой лошади, щиплющей траву. Лошадь фыркнула, отвернула морду и продолжала щипать траву. В самом деле, это письмо упало с неба, письмо с фотографией смеющегося Роллинга. Глаза Роллинга глядели немного устало, но улыбка была настоящая. Никто в мире не мог бы рассмешить Роллинга, если он того не хотел. Станислаус искал укор на его лице, тихий укор бывшему товарищу Станислаусу Бюднеру. А разве в углах губ не притаилась легкая насмешливая складочка? Он прочитал то, что сообщал ему Роллинг: «Пора кончать! Переходите на нашу сторону! Помните о Германии! Не подчиняйтесь этим бандитам!»
Станислаус долго складывал листовку, покуда она не стала размером с ноготь на большом пальце. Он сунул ее в футляр карманных часов. Эти часы он купил себе, еще когда был подмастерьем пекаря, чтобы лучше распределять время для учебы, так как собирался стать «канд. поэт. наук». Часы висели на цепочке, подаренной толстухой управительшей ко дню конфирмации в Вальдвизене.
Воздушная тревога миновала. Смерть от бомбы на этот раз прошла стороной. Сброшена была только бомба с призывами. Призывы эти прислал бетонщик Отто Роллинг. Стрелки третьей роты под покровом темноты шныряли по лагерю, прячась за стволами деревьев, и собирали письма Роллинга.
У ротмистра Беетца случился приступ бешенства. Он вышвырнул вахмистра Цаудерера из канцелярии и срочно вызвал лейтенанта Цертлинга. Немедленно разведать путь через болота, которым шел Роллинг.
Пивовар Беетц решил на свой страх и риск атаковать русских. Он не для того забрался в чужеземные леса, чтобы собирать сосновые шишки. Пусть вместо него этим занимается командир полка, ради бога! Беетц пошел на войну, чтобы видеть кровь и захватывать трофеи. Служба стала много труднее. Дня подготовки к прорыву в лагерь русских была составлена грандиозная программа строевой подготовки.
— Я вам покажу, прусские суки, полные штаны наложите!
Бывшему садовнику Воннигу доставалось меньше других. Все предметы и обстоятельства он принимал такими как есть, из грязных рук судьбы. Все хорошо! Ночью он сидел в своем окопчике на восточной стороне лагеря, расстегнув ремень, этот убогий поясок, прислонив ружье к песчаной стенке окопа и положив каску на бруствер. Он затянул свои прежние маздакидские песнопения: