Девушки пока не занимали Станислауса, но слава о нем пошла по свету. По тому свету, в котором Фриц Латте до сих пор играл исключительную роль. Фриц не забывал всюду хвастаться волшебными силами своего друга.
— Я сберег целую кучу денег. Мой друг гипнозом отучил меня курить.
— Он это умеет?
— Судите сами, что он умеет. Мастер захотел дать ему затрещину. Он смотрит на хозяина. Раз — и из глаз молния. Хозяин ни с места, словно к полу приклеился.
Молодые люди восторженно загоготали:
— Приведи его к нам! Чего он прячется!
— Он не выходит на люди. Копит силы на свои молнии.
Приятели засомневались.
— Будь я такой, я бы не стал ходить в учениках.
Фриц вяло покачал головой.
— Он вам не кто-нибудь, он читает ученые книжки и почти не спит по ночам. Однажды я просыпаюсь, а возле его кровати стоят не то шесть, не то восемь негров. И я слышу, как он с этими неграми разговаривает. Вижу, как они чокаются, а пивных кружек у них нету.
Фриц ничего не имел против, чтобы и он, благодаря общению со Станислаусом, показался приятелям немного таинственным. Но не все испугались.
— Врешь ты все как сивый мерин!
Станислаус не подозревал об этих разговорах. Он продолжал свои опыты. Удивительная радость охватила его. В его книжке недвусмысленно было сказано: «Да будет проклят тот, кто разовьет в себе тайные силы и использует их лишь себе во благо. Нирвана погубит его. Душа его сгинет в Гадесе».
Станислаус не знал ни что такое Нирвана, ни Гадес, не знал, что автор книжки валит в одну кучу индийскую мудрость и древнегреческую мифологию, чтобы показать свою ученость. Для Станислауса все написанное в книжке было ново и неоспоримо. Он глотал эту тарабарщину лженауки как малиновую воду.
В кухне на ужин дали дешевую кровяную колбасу. А для хозяев в кастрюле кипели ярко-розовые сардельки. Фриц проверил, чем лакомятся хозяева.
— Слышь, как сардельки поют? Радуются, что попадут в хозяйское брюхо. — Он снял крышку с кастрюли. — Вон какие они важные лежат. На ученика и не глянут.
Софи опять закрыла кастрюлю. Фриц пошептался со Станислаусом. Станислаус должен заставить хозяйку раздать сардельки в кухне. Нет, Станислаус не пожелал. Фриц выхватил из кастрюли одну сардельку и стал тыкать ею прямо в веснушчатый нос Станислауса.
— На, на! Понюхай, понюхай только! Или тебе такая вкуснота не под силу, а, волшебник?
Станислаус сглотнул слюну. Дверь в кухню отворилась. Хозяйка пожаловала. Станислаус встретил ее «центральным» взглядом. Аппетит и тщеславие доконали его. «Сардельки нужны здесь! Здесь! — мысленно произнес Станислаус. — Здесь сардельки нужны, здесь!»
Хозяйка заглянула в кастрюлю. Станислаус сверлил взглядом ее затылок. Толстуха словно бы заколебалась. Краем глаза глянула на дешевую кровяную колбасу. Станислаус перехватил ее взгляд. «Сюда сардельки! Сюда!»
Хозяйка ткнула вилкой в кастрюлю, достала сардельку и положила ее в тарелку Софи.
«Сюда сардельку, сюда!» Станислаус притопывал ногами под столом, от напряжения его бросило в пот. Хозяйка немного помедлила, прежде чем выловить из кастрюли сардельку для Фрица. Станислаус не спускал с хозяйки сверлящего взора. А что ж ему, мастеру тайных сил, ложиться спать, не отведав сардельки? Для Станислауса хозяйка отрезала только половину сардельки. Хозяйка положила ее на его тарелку, переложила вилку в левую руку, а правой влепила Станислаусу оплеуху. Она прозвучала как выстрел.
— Вот тебе, похотливый олух! — Она пригладила свои растрепанные волосы. — Я тебе покажу, как пялить глаза на жену хозяина, будто на уличную девку.
Она пригладила платье на груди и с кастрюлей сарделек скрылась в комнате. Молчание. Из-за печки доносилось пение сверчка. Фриц сидел бледный как лед. А у Станислауса щеки пылали. Нирвана нанесла ответный удар. Он действовал из корыстных побуждений. Фриц зажал руки коленями. В левом ухе у Станислауса звенело, как звенит на ветру телеграфный провод.
— Да брось, — утешал его Фриц, — сардельки-то мы получили.
И он впился зубами в сардельку так, что она скрипнула. Станислаус боролся с подступившими слезами.
— Она еще об этом пожалеет, когда в один прекрасный день сляжет больная.
Фриц Латте стукнул кулаком по столу, и сарделька на тарелке Софи подпрыгнула. Софи вскочила и с круглыми от страха глазами убежала.
— Не хочет есть гипнотическую сардельку! — И Фриц переложил сардельку Софи в свою тарелку.
Об истории с сардельками все скоро позабыли, но не Станислаус. Он словно язык проглотил.
— Ты что, из-за оплеухи все мучаешься, да? — спросил Фриц.
Станислаус промолчал.
— Я бы ей этого не спустил. Она у меня три дня рукой не пошевелила бы.
Станислаус не мог допустить, чтобы ненависть к хозяйке взяла над ним верх. В истории с сардельками она была не хозяйкой, а всего лишь безвольным орудием Нирваны. Душа Станислауса должна была опять очиститься, стать как белая шелковая бумага.
Минуло три дня. Хозяин ушел играть в скат. Хозяйка осталась дома. Ей было как-то одиноко, и она решила поужинать в кухне вместе со всеми, Станислаус чувствовал, что ее взгляд так и впивается в него. Он в смущении смотрел только на свои белые от муки шлепанцы. Ему неохота было получить еще оплеуху.
Хозяйка раздавала крутые яйца. Станислаус получил два, Фриц только одно. Он пнул Станислауса под столом и прошептал:
— Опять ты за свое? Давай и мне второе яйцо!
Станислаус ничего не предпринимал. Просто этим вторым яйцом хозяйка как бы просила прощения за оплеуху. Он в замешательстве смотрел на настенный календарь, решив не есть это оплеушное яйцо. Фриц под столом наступил ему на ногу, он отодвинул свою ногу. Но чужая нога делалась все настойчивее. И тут Станислаус заметил, что это была нога хозяйки. Он выскользнул из шлепанца. Хозяйка не сводила с него страстного взгляда. Он покраснел.
Тысячи мыслей роились у него в голове, когда он поднимался к себе в комнату. На темной лестнице он наткнулся на что-то мягкое, на теплое человеческое тело. Он чуть не закричал.
— Тсс!
Две руки обняли его. Мясистые губы прижались к его уху.
— Не кричи, мой мальчик, это я.
Станислаус ощутил на своем ухе слюнявые губы похотливой хозяйской жены. Его пробрала дрожь. Хозяйка прижала его к себе.
— Идем, идем, — хрипло шептала она, — теперь ты увидишь меня всю, всю увидишь!
Вопль! Толчок! Станислаус ринулся вниз по лестнице и спрятался на темном дворе. Он перестал понимать этот мир.
На другой день хозяйка не встала с постели. Было объявлено, что она больна.
— Это ты ее, что ли, загипнотизировал? — шепнул ему Фриц в пекарне. — Вот это правильно, нечего оплеухи раздавать.
Когда Станислаус пришел в кухню завтракать, Софи бросилась бежать с криком:
— Ты колдун, колдун! Это ты заколдовал госпожу, и она заболела.
Из лавки вышел хозяин.
— Околдовал он ее, околдовал!
Хозяин смерил Станислауса грозным взглядом и бросился вслед за Софи:
— Постой! И скажи, что он сделал.
Станислаус стоял в кухне и смотрел, как поднимается и опускается крышка на кипящей кастрюле. А вещи тоже покоряются его взгляду? Нет, они его не слушались. В кастрюле варился ванильный крем, это он поднимал и опускал крышку. Крем вылез из кастрюли и с шипением разлился по плите. Станислаус обрадовался, что желтая жидкость пришла в движение не из-за его тайных сил. В голове у него все кипело, как в этой кастрюле: откуда он знает, что хозяйка проболеет три дня? Или тайные силы так выросли, что он теперь и вперед видит? Или просто он опять увидел такие же синие губы сердечной больной, какие видел у жены управителя, у дочери пономаря и у мамзели в замке?
Хозяйка действительно была больна. От волнения у нее случился сердечный припадок. Ей нельзя волноваться. А отчего она разволновалась? Из-за этого деревенщины, ясное дело.
— Софи может подтвердить, хоть под присягой, — стонала она, а дрожащий хозяин гладил ее растрепанные волосы. — Он так на меня пялился, как будто я такая… Прости мне, Господи, но этого парня надо убрать из дома!