«Не грусти… Будет победа. Не грусти… Твоя победа…» — снова слышался ему железный перестук колес.
В Ташкенте для уныния не было досуга. Он был из тех людей, кто — семь раз отмерив, — режут один раз, и все-таки, узнав поближе о делах в Хорезме, где начались распри между узбеками и туркменами, из-за капли воды стали возникать такие зловещие названия, как «Кровавый водораздел» или «Кровавый колодец», он несколько пал духом.
Какой безграничный опыт, какие творческие усилия, непрестанный труд нужны для нового дела! От его бездарности или нерадивости миллионы людей могут превратиться в нищих. Пока не поздно лучше отказаться… А не похоже ли это будет на дезертирство? Может его следовало бы назвать не Кайгысыз-сердаром-оглы, а Кайгылы-Елюрек-оглы? Сердце-то у него трусоватое, с ветерком?.. Владимир Ильич перевернул всю великую Российскую империю, а этот туркмен из аула Мене тоже осмеливается величать себя большевиком. Оправдать доверие партии — единственная обязанность. Может не справится? А не справится — кто же будет его держать?..
Днем и ночью он беседовал с гидромелиораторами, сталкивал лбами противников на совещаниях, искал истины в научных спорах.
Для всех было ясно, что корень жизни Туркестана а воде. Земля без воды мертва. К 1920 году четыре миллиона десятин поливных земель сократились до двух и урожайность уменьшилась наполовину.
На заседание Турккомиссии Кайгысыз Атабаев явился во всеоружии фактов. Он побывал на многих каналах. Сотни мирабов, — кто честно, кто с хитростью и лукавством, — наговорили ему с три короба, аульские коммунисты толпой провожали с собраний.
Атабаев верил, что Элиава умеет слушать.
— Мне без богов не вытянуть, — начал Атабаев усталым голосом. — Боги воды — гидротехники. А мы играем ими, как детвора мячиками… Во время войны их мобилизовали на фронт, многие успели стать офицерами. Другие погибли в гражданской войне. Революция привела многих на выборные должности в партии, в профсоюзах. Я знал таких, которые работали в продотрядах. А в этом году — новая мобилизация, на этот раз — на железнодорожный транспорт… — И Атабаев торжественно показал на начальника Среднеазиатской железной дороги. Тот дремал до этой фразы и вдруг встрепенулся.
— Комиссар земельно-водного хозяйства действует партизанскими методами! — бросил путейский начальник с места.
— Что вы имеете в виду? — спросил Элиава.
— Он не признает правительственных декретов!
— Этого не может быть!
— А вот подите же! Не отпускает даже кадровых путейцев — тех, кто на свою беду попал в его систему. Сто человек держит! Зажал в своем кулаке.
— Напрасно сетуете, — сказал Атабаев.
— Но вы не подчиняетесь?
— В ТуркЦИКе лежит моя докладная. Вы должны бъи ли получить ее копию.
— Мне нужны не докладные, а специалисты!
— Нам они нужны еще больше.
— Не забывайте, что вы сюда приехали в поезде.
— А я хочу напомнить вам, что бы сегодня обедали… Без еды и воды…
Элиава прервал эту перепалку.
— Продолжайте ваш доклад, товарищ Атабаев.
— В России нет ирригационных школ. Наши гидротехники учились в разных технических школах, может быть, и в железнодорожных. А с нынешними кадрами ирригаторов наш земельно-водный комиссариат не сможет оправдать даже своей зарплаты. Даже в Ташкенте уже два с половиной месяца нет руководящего специалиста. Погибает оросительная система Мурзачуля. Из-за нехватки технических работников пришлось прекратить новые работы в Перовском, Казалинском, Чернявском уездах. В Закаспийской области вместо пятидесяти работают тринадцать человек. Река Чу затопила город Токмак. Такая же опасность нависла и над Чирчиком. В Амударьинском отделе комиссариата работает один человек, он же отвечает и за Хиву. А для Бухары просто нет работника. Сами рассудите!..
Атабаев передохнул и отпил воду из стакана.
— Однако вы утоляете жажду? — ядовито заметил железнодорожник.
— Если не примем решительных мер, потрескается и ваш язык, — без улыбки ответил Атабаев.
Председатель Турккомиссии горячо поддержал Атабаева.
— Состояние сельского хозяйства чрезвычайное. Вместо того, чтобы вдвое-втрое увеличить продукцию, мы сократили её в этом году в два раза. Конечно, нам необходим железнодорожный транспорт, необходимо растить армию. Но проблема номер один — сельское хозяйство. Я должен напомнить, что прогноз на урожай в России очень плохой. Нам не только нельзя ждать хлеба, но придется самим снабжать Россию хлебом. Среди восьми пунктов докладной товарища Атабаева, представленной в Турккомиссию, есть и такой серьезный, как демобилизация из рядов Красной Армии ирригаторов. Кто-нибудь хочет высказаться?
Рудзутак полностью поддержал Атабаева. Потом попросил слова командующий Среднеазиатским военным округом.
— Чтобы спорить? — Элиава нахмурил брови.
— Чтобы внести ясность. Демобилизовывать только что призванных не очень-то разумно. Тем не менее мы вынуждены считаться с катастрофическим положением в сельском хозяйстве. Я хочу предложить только одно: отпустить за водой младших чинов, а тех, кто в звании комбатов и выше, оставить в рядах.
— Полностью ослаблять армию мы не имеем права, — сказал Элиава. — Предложение придется принять. Есть возражения?
Возражений не последовало. Но начальник дороги снова вскочил с места.
— Товарищ Атабаев не хочет отдать сто железнодорожников, работающих в его системе. Что ж, я согласен! Только пусть он по крайней мере не трогает тех, кто работает в нашей системе!
— Хотите, значит, кончить войну перемирием? — засмеялся Элиава.
— Я вижу — другого выхода нет.
— А как на это смотрит Константин Сергеевич?
Атабаев лукаво улыбнулся.
— Вспомнил одну старую историю. Некий чайханщик поехал из города в степь на ишачьей арбе за саксаулом. Заяц испугался его и спрятался под куст, а глаза из-под веток сверкают с перепугу. Чайханщик задрожал, остановил арбу, взмолился: «Большеглазый, большеглазый! Не трогай меня, и я тебя не трону. А в другой раз привезу твоим ребятишкам бязи!» Товарищ начальник дороги ничем не хочет помочь, только твердит: «Не трогай, и я не трону!» Да поймите же, что я не для себя стараюсь! Я готов собственными плечами толкать ваши вагоны! Речь идет о продовольствии для всех, и в том числе для ваших работников. Придется вас трогать.
— Тогда поступим с путейцами так же, как и с военными. Говорят в народе: видишь воду — снимай свои сапоги.
Совещание закончилось полной победой Атабаева. Были приняты все восемь пунктов его докладной записки.
Народ не ошибается
Сентябрь 1920 года в Ташкенте выдался на редкость ясным и не жарким. Чудесные безоблачные дни, похожие один на другой, рождались и умирали в недвижном воздухе. Сады отдали почти все свои плоды и, хотя казались усталыми, как кони, пришедшие издалека, листва их еще не пожухла. В кронах деревьев — недвижность и покой, и только стройные тополя, как будто руками, в бесконечной голубизне неба прощально махали своими тонкими нежными верхушками. Птицы на разных своих языках воспевали эту блаженную осень. Женщины в пестрых шелковых халатах беззвучно скользили вдоль улиц, бежали по мостовой фаэтоны, тяжело груженые подводы, ишаки, увешанные торбами.
В один из таких дней Кайгысыз Атабаев вышел пройтись по городу вместе с Мурадом Агалиевым — тот вместе с туркменской делегацией приехал в Ташкент на съезд партии. Друзья забрели на базар. С юных лет любил Кайгысыз это роенье лиц, запахов, красок, этот гул резких, звонких голосов, беззаботную и жадную суету приобретений и продажи, праздничную пестроту прилавков. Когда-то в прежние времена, отдаленные не столько годами, сколько небывалыми событиями, он любил здесь бродить с Мухаммедкули Атабаевым. Семинаристы отдыхали в чайхане у базарных ворот, ели плов, прислушивались к разговорам, а то и забыв обо всем на свете, пускались в споры о будущем. Каким оно будет, каким должно быть?