Нобат-ага распалился от собственного рассказа и уже сам не мог бы отличить в нем правды от выдумки.
— Эх, ошибся отец!.. — тихо сказал мальчишка,
— А что бы ты сделал на его месте?
— Забрал всю казну.
— Это бессовестно, хан мой,
— А клеветать совестно?
— Теч-сердар был мудрым вождем, далеко видел. Он знал, что правда выплывет наружу, надо только потерпеть.
— У меня не хватило бы терпения, — сурово сказал мальчишка.
— Это плохо. А вот гератский хан, поняв, что зря оскорбил Теч-сердара, сам взялся за розыск и оказалось, что кражу совершили казначей и главный советник.
— Негодяи!
— Гератский хан повесил обоих.
— Правильно сделал!
— Потом… — сказал Нобат-ага и задумался.
Он смутно вспоминал то, что сам слышал от других, — как хан посадил на верблюдов дочерей главного советника и казначея, отправил их в подарок Теч-сердару и попросил у него прощения. Он смутно вспоминал, как стройная Баныгуль появилась в ауле, как она стала женой Теч-сердара.
Не выдержав долгого молчания, Кайгысыз спросил:
— Так что же было потом?
— Потом гератский хан навьючил на верблюдов дорогие подарки, отправил их твоему отцу. Вместе с подарками послал своего помощника, чтобы тот от ханского^ имени попросил у сердара прощения,
Кайгысыз вдруг почувствовал, что ему очень хочется есть, и невольно спросил:
— Куда же делись эти подарки?
— Не торопись, верблюжонок, дойдет речь и до них.
— А отец еще раз ездил в Герат?
— Отец, отец… — вздохнул Нобат-ага и погладил мальчика по жестким волосам, — давно он ушел из этого мира…
Кайгысыз опустил голову, поскреб землю обломанным прутиком и прошептал:
— Мне кажется, что я тоже помню, как положили отца на что-то длинное-длинное, как лестница, и унесли. А маму не помню.
— Твоя мама была красавица, отец ее очень любил, — старик заглянул в лицо Кайгысызу.
Глаза у мальчика были карие, такие же, как у матери. Теч-сердар и старшие братья Кайгысыза — все синеглазые. Нобат-ага вздохнул:
— Да, верблюжонок, как бы ни горела душа, мы не и силах ничего изменить. Жизнь — гнилой орех. Грызешь, грызешь, а раскусишь — горечь.
Хотя старик говорил грустные слова, и весь рассказ его был не таким уж веселым, мальчишка чувствовал себя необыкновенно счастливым. Никто с ним так еще не разговаривал. Никто не гладил его по голове. Нобат-ага был ему сейчас ближе, чем все шесть старших братьев, После смерти отца они разбрелись по всему Закаспийскому краю.
Много теперь было путей из аула. Совсем недавно русские солдаты, да персы чернорабочие построили железную дорогу от Красноводска до берегов мутной и бешеной Аму-Дарьи. Поначалу туркмены боялись паровозов и длинных вагонных составов, называли поезд шайтан-арбой — чертовой телегой. Вдоль железной дороги пошли в рост туркменские селения, в городах строились небольшие хлопкоочистительные заводы, маслобойни, кирпичные и кожевенные заводы, можно было пойти и на железную дорогу. Если есть хоть небольшой капитал, — заводи маленькую мастерскую, заставь работать на себя искусных ковровщиц, а то и начинай торговать: покупатели найдутся, прибавилось народу в Закаспии. И расползлись сыновья Теч-сердара из родного Мене. В ауле остался только Гельды, но он был курильщик, терьякеш, и Нобат-ага не прощал ему этого порока.