От ответа на мой вопрос о рецепте снадобья — которое он давал пациенту и пил сам, Пименто уклонился:
— Лекарства белого человека полезны для белых, а не для индейцев, — сказал он. — Индейские лекарства тоже — они полезны только для индейцев, но не для белых.
Я так до сих пор и не знаю, был ли такой ответ проявлением сознательного нежелания раскрыть секреты профессии или Пименто просто-напросто пытался прикрыть им свое: незнание. Когда я узнал Пименто ближе, я понял, сколь он хитер. Пименто был далеко не стар. Ему, вероятно, еще не было сорока, но он занимался знахарством с детства. Во время одной из наших долгих бесед он рассказал, как стал знахарем, или курандатро. По его словам, в Молодости от был плохо приспособлен к обычной жизни своего племени. Товарищи по играм часто колотили его. Он видел странные сны, его посещали видения, и тогда он беседовал с духами. Старый бруджо принял его под свое покровительство и обучил основным приемам знахарства.
За время учения, как рассказывал Пименто, ему не давали есть ни мяса, ни рыбы и временами надолго лишали сна. Как только он засыпал, старый бруджо будил его пощечиной, пускал ему в рот клубы табачного дыма и капал в нос выжимку из листьев табака.
Я спросил Пименто, какой же смысл в такой суровой школе, явно не имеющей прямого отношения к искусству врачевания? Он в своей обычной манере пожал плечами и сказал:
— А белые доктора учатся или они рождаются докторами?
Было очень трудно объяснить ему разницу между подготовкой, цель которой заключается в накоплении знаний, и суровыми испытаниями, не имевшими другой цели, кроме проверки, какую меру физического страдания может вынести ученик. Все же, слушая Пименто, я начал понимать глубокий смысл заложенный в таких методах подготовки «врачей».
Позднее, встречая знахарей в разных частях света, узнал, что подобная суровость обучения — явление повсеместное. Для нецивилизованных народов знахарь, или колдун, — это не только врачеватель тела, но и жрец, властелин душ и наставник во всем. Он дает советы, защищает от бед, заботиться о соплеменниках, а иногда, правда в очень редких случаях, если сочтет необходимым, лишает их жизни. Располагая такой властью и ответственностью, он не может позволить себе быть слабее тех, кто верит в него. И даже если мучения, сопровождающие процесс подготовки знахаря, помогают лишь отсеять непригодных, то и тогда они имеют смысл. Но они дают больше — они воспитывают в новичке силу воли и уверенность в себе, столь необходимые для профессии.
Пименто обладал врожденным пониманием человеческой натуры, причем он понимал психологию не только своих соплеменников, но и всех, с кем сводила его судьба, — людей вроде меня хотя бы. В более цивилизованном обществе он был бы, вероятно, учителем, священником или психиатром.
Хотя это может показаться странным, его положение в деревне было почти паразитическим: он не охотился и не воевал. Его физическая неполноценность, которая и побудила его избрать профессию знахаря, не позволяла ему вести обычный образ жизни. Хотя он был физически крепок, мне пришло на ум, что, видимо, какое-то нарушение, например эпилепсия, помешало быть ему с детства таким, как окружающие его ровесники.
Проявления ненормального состояния — обмороки, состояния транса, каталептическая неподвижность или галлюцинации — как нельзя лучше годились для практики знахаря. Пименто обычно перед началом своих лечебных обрядов приводил себя в желаемое состояние. Иногда он пил отвратительный на вид настой из листьев, в других случаях он пользовался пустой дыней со срезанной макушкой: вливал туда одно из своих снадобий, бросал несколько раскаленных камней, затем, припав губами к отверстию, вдыхал дым до тех пор, пока глаза не переставали реагировать на свет. Набор его средств и возможностей был удивительно широк. Он использовал лекарственные средства и меры психического воздействия с равным искусством для лечения язв и бесплодия мужчин и женщин, предсказания дождей и помощи при родах (где он играл роль консультанта). И все это входило в его обязанности лечащего врача деревни.
Однажды я попросил Пименто разрешить мне присутствовать при родах.
Молодая женщина лежала тихо, исключая моменты схваток. Я пощупал пульс, он был очень слаб.
Пименто присел на корточки около нее и разложил на полу то, что принес с собой: палочки странной формы, кусок змеиной шкуры, несколько листьев, которые он вынул из своей сумки, и погремушку из маленькой тыквы. Потом он стал нараспев говорить женщине, что один из духов покинул ее тело. Трудно сказать, что было тому причиной — воздействие монотонных фраз или гипноз, но роженица скоро успокоилась, схватки приобрели более упорядоченный характер и перестали походить на конвульсии. Я раз или два брал ее за запястье — пульс стал сильнее.