– А Хайя? – спросил Натанэль.
– Мы предлагали ей уйти, даже настаивали, но она отказалась и, передав нам детей, вернулась в крепость.
– Но почему?
– Она объяснила, что так ей удастся задержать погоню, сделав вид, что дети еще там.
– Что с ней стало?
– Не знаю – хмуро сказал Сефи.
Только через неделю стало известно, что жену Симона сирийцы передали людям Алкима, а те бросили ее в яму. Дальнейшая ее судьба пока была неясна. Симон, похудевший и побледневший, уже не сидел уставившись в одну точку, а действовал, пробудившись от оцепенения. В это время начали приходить тревожные вести из Ершалаима. Вначале появился гонец и сообщил, что Алким приказал разбирать стену между женским двором Храма и его внутренним двором.
– Что он делает, этот подонок? – закричал Йонатан, узнав об этом – Он в своем уме?
– Он делает то, что требуют от него его хозяева в Антиохии – Симон произнес это с мрачным спокойствием.
– Немедленно выступаем на Ерушалаим – потребовал его брат.
– Нет – был ответ – Это именно то, чего они от нас ожидают.
Не только Йонатану, но и каждому из иудеев в Бейт Тасси было нестерпимо думать, что снова, в очередной раз, разрушают их многострадальный Храм. Но тут прибыл очередной лазутчик с известием, что Алким внезапно слег от удара, а еще через пару дней стало известно, что он лишился речи и способности двигаться.
– Чудо? – спросил Натанэль у Симона.
– Ну какое же это чудо? – ответил тот – Было бы чудом, если бы этого не случилось, уж слишком многие желали ему смерти.
А еще через неделю пришло известие о смерти Алкима и, одновременно, о том, что войско Вакхида уходит назад, в Сирию.
Хайю освободили из ямы и она наконец появилась в Бейт Тасси. Но в этот раз чуда не произошло, здоровье женщины пошатнулось во время заключения и в три дня ее не стало. Хайю похоронили на берегу Иордана, на западном его берегу, где уже была земля Иудеи.
А в Иудее власть по-прежнему была в руках эллинистов и пока что путь туда для обитателей Бейт Тасси был заказан. Но они больше не были кочевниками. У них был город, обнесенный стенами, у них был свой Первосвященник – Йонатан-Апфус Хашмонай – и у них был свой городской инженер. А у инженера был дом и в этот дом он любил возвращаться, потому что его там ждали. Вот и сейчас, осторожно открыв скрипучую дверь, он услышал, как Шуламит поет колыбельную:
Спи мой сынок
Ты не одинок
Здесь, на земле, у тебя есть мама
А на над землею – Бог
Если захочешь знать
То, что волнует мать
Все, что лежит у меня на сердце
Дай мне тебе сказать
Болью пришел на свет
Но не для горя и бед
Ты моя сладость, ты моя гордость
Вот мой ответ
Хочешь найду
Птичку в саду
Родила я тебя ради светлого счастья
И любую беду отведу
Быстро ты подрастешь
В мир огромный пойдешь
Будешь долго бродить и бродить по свету
Счастье свое найдешь
Будет острым клинок
Будет конь быстроног
Но пока не покинул своей колыбели
Спи, мой сынок
Строитель
Маленький Элияху начал ходить поздно, значительно позже, чем Ариэль, когда ему было уже почти два года. Это и не удивительно, ведь для чего мальчику ходить, если он так замечательно и так быстро умеет ползать? И лишь когда малыш Элияху понял, что стоя он может держать в руках сразу и деревянного слона, подаренного Маттитяху, сыном Симона и тряпичную куклу сделанную матерью, он встал и пошел так уверенно, как будто ходил уже давно. Шуламит снова была беременна и теперь они оба мечтали о дочке.
Эти два года прошли почти совсем мирно. Вокруг города поднялись высокие стены, спроектированные Натанэлем. Хотя они были наполовину земляные, наполовину саманные, выглядели они достаточно внушительно, а на выступающих вперед каменных бастионах стояли грозные катапульты и онагры. Сефи не давал своим людям расслабляться, поэтому небольшой и время от времени сменяющийся гарнизон крепости всегда был наготове. То одно, то другое племя кочевников подходило к городу, но конные разъезды загодя предупреждали об их приближении, а несколько налетов на кочевья преподали гостям хороший урок. В городе торжественно открыли микву и школу, в которой учили детей читать Книгу и писать палочками на песке.