– Покинь нас, Шуламит! – приказал он – Пусть ее уведут!
Девушка попыталась что-то сказать, однако Иуда осторожно, но твердо взял ее под локоть и, уведя куда-то за деревья, быстро вернулся. На его лице был написан нескрываемый интерес. Йонатан хмурился, но молчал. Похоже было, что в некоторых вопросах Симон пользовался у братьев безусловным доверием.
– Ну и чьим же рабом он будет? – скептически спросил Йонатан.
– Моим – просто ответил Симон – Если только кто-нибудь из вас…
– Не я! – быстро сказал Иуда.
– И уж точно – не я! – также безапелляционно заявил Йонатан, к которому вернулась вся его властность.
– Вот и решили – объявил Симон.
– Меня спросить забыли – ошеломленно пробормотал Публий.
– Рабов не спрашивают – бросил ему Симон – Впрочем, я, пожалуй, предоставлю решение тебе. Ты, думаю, человек гордый и предпочтешь рабству смерть, верно?
Инженер лишь пожал плечами.
– Хорошо – продолжил Симон – Наш Иуда тебе с радостью поможет своим мечом, верно брат?
Посмотрев на Молота, Публий не усомнился в его готовности "помочь".
– Вот только одна беда – девушка останется навеки опозоренной. Впрочем, почему это должно тебя волновать? Тебе ведь дороже твоя честь рода? Как там он называется? Понтии? Игнации?
– Коминии – пробормотал инженер, удивленный осведомленности загадочного маккавея насчет самнитских имен. .
– Итак, твое решение? – спросил тот, подавая знак Иуде.
Пока Иуда, медленно, очень медленно, тянул меч из ножен, Публий вспомнил удивительные глаза, проблески меди в темных волосах, тихое, шелестящее имя и, сам удивляясь своему решению, прошептал:
– Согласен.
– Извини, не расслышал.
Все-то он расслышал, подумал Публий и хрипло прокричал:
– Я! Твой! Раб!
Напрасно радуешься, размышлял инженер. Девушку, конечно жалко, а Гордий был скотиной, но ведь он мертв, и уже не сможет ответить за свои поступки, а ты, самнит, пока жив и можешь еще хоть что-нибудь исправить в этой жизни. Ну а потом наверняка найдется забытый кем-нибудь нож, его лишь надо будет наточить поострей и закончить все одним ударом. Он посмотрел на Симона, и ему на миг показалось, что маккавей читает его мысли. Но сам-то он ничего не мог прочесть в загадочных глазах.
– Вот и хорошо – сказал Симон – А теперь слушай меня. Сейчас сюда вернется Шуламит, и у нас состоится разговор. Говорить будем на койне, но я запрещаю тебе открывать рот. Отвечать будешь только если я спрошу и только мне. Не спрашивай, что отвечать, ответишь, когда услышишь вопрос. Ты понял?
– Да.
Симон продолжал выжидательно смотреть на него, и Публий повторил:
– Да, господин.
– Вам тоже не следует вмешиваться – это было сказано братьям.
Они не возражали, и даже властный Йонатан сохранял невозмутимое выражение лица. Прошло еще несколько минут. Теперь уже девушка которую привел Иуда, настороженно смотрела на братьев.
– Этот человек тебя обесчестил – сказал Симон – И его следует предать смерти.
– Неправда! – закричала Шуламит – Этот человек меня спас!
– Это так? – спросил маккавей у Публия.
– Нет, господин – ответил тот – Я взял ее силой тогда, а сегодня сделал бы это еще раз.
– Вот видишь. И я верю ему, а не тебе – торжественно провозгласил Симон, испытующе глядя на Шуламит.
– Это несправедливо! – умоляюще закричала она – Он не должен умереть! Я не позволю!
– В этом мире немного справедливости, девочка – устало произнес Йонатан, нарушая указания брата.
Симон укоризненно посмотрел на него, но не сделал замечания. Тем не менее властный Йонатан несколько стушевался под его взглядом и отошел в сторону.
– Пожалуй, ты можешь его спасти – задумчиво сказал Симон и на ее молчаливый вопрос, ответил – Стань его женой и у нас появится повод сохранить ему жизнь.
– Но я не хочу быть его женой – возмутилась Шуламит.
– Конечно, конечно, девочка – мягко произнес он – Никто тебя не неволит… Правда ом умрет, но ведь это не так уж важно, верно?
– Я ненавижу тебя, дядя! – закричала Шуламит по-иудейски, хотя почти все слова было понятны Публию.
– Я тоже тебя люблю, родная – ответил Симон на койне без тени насмешки в голосе.
– Но он же не еврей – неуверенно произнесла девушка – Как же он может стать моим мужем?
– Теперь уже может, ведь он раб. Правда ты будешь женой раба, но ведь это ненадолго, верно? Всего шесть лет. Или меньше, если он даст тебе развод.