Публий пожал было плечами, его эти новости не касались. А Симон продолжал.
– Он мечтает раз и навсегда решить еврейский вопрос, уничтожив нас. Всех нас…
Всех? А что будет с маленьким Маттитьяху, сыном Симона? Он представил огромную ногу слона, падающую на малыша, зажавшего в руке деревянного слоника, сделанного из найденного, с большим трудом, кедрового дерева. Горькая волна опять подступила к горлу, но он ее отогнал усилием воли.
– Нам нужны боевые машины – Симон посмотрел на Публия – А ты можешь их построить.
Строить машины? Опять? Прикажи ему Симон возвести храм, дворец, мост, даже городские стены, и он бы безропотно согласился. Но снова собирать стрелометы? Затачивать острые наконечники, так хорошо раздирающие плоть? Конструировать катапульту или баллисту, ловко посылающую свинцовые шарики, сплющивающие шлемы так же хорошо, как и головы?
– Я не буду! – твердо сказал Публий – Ты можешь убить меня или забить плетью, но я не стану…
– Убить тебя было бы проще всего – проворчал Симон.
Странно, если бы речь шла о другом, обычном человеке, Публий бы, пожалуй, сказал, что его хозяин доволен его ответом. Но с загадочным маккавеем ни в чем нельзя было быть уверенным.
– Вечером пойдем в гости – объявил тот – Позаботься об угощении. Купи лепешек, фиников, маслин и вина.
Публий получил несколько монет и отправился на базар, стараюсь не думать ни о мерзких машинах, ни о странном поведении Симона. Под вечер, с котомками, в которых были купленная на базаре еда, они направились через весь город на противоположную окраину.
– Не хочешь спросить меня, куда мы идем? – поинтересовался Симон.
– Вряд ли во дворец к какому-нибудь богачу, иначе мы не несли бы с собой еду. Похоже мы идем к каким-то беднякам.
– Точнее, к увечным. К тем, кто сам о себе не в силах позаботиться.
В доме убогих их встретили самые разнообразные увечья: здесь были безногие, безрукие, слепые и каких только увечий здесь не было. Симон не стал раздавать еду, а передал ее управляющему – старому кособокому калеке, зато зрячему, при руках и ногах. Наконец, их миссия, казалось бы, была закончена, но маккавей медлил. Он поманил Публия в темный угол двора, где была маленькая каморка, тускло освещенная небольшим светильником в стене. Там они увидели человека, не решающегося выйти на свет. Такого ужаса Публий еще не видел в своей жизни: несчастный был изуродован так, что его с трудом можно было признать за человеческое существо. Потом, уже покинув дом увечных, самнит так и не смог толком вспомнить, что было не так в искалеченном, изуродованном теле. Милосердная память не сохранила всех подробностей, оставив лишь общее ощущение ужаса. Да еще врезались в память два жутких отверстия на месте отрезанного носа. Нет, это не была лепра, милосердно закругляющая, сглаживающая отобранное ею от тела: этого человека несомненно изувечили люди. Руки у Публия тряслись, когда он протягивал изуродованному лепешку, вот только принять ее тот так и не смог – у него не было рук.
По дороге обратно они долго молчали.
– Говори! – сказал наконец Публий.
Он не прошептал, а скорее прошипел это слово и оно прозвучало как приказ.
– Как ты знаешь, наш благородный и всемилостивейший базилевс… – начал Симон.
Слова "благородный" и "всемилостивейший" прозвучали горькой насмешкой.
– … Наследник и продолжатель дела Александра Великого – продолжил он – Вот только это дело он понимает по-своему. Поэтому он решил искоренить нашу веру и заставить иудеев приносить жертвы эллинским богам. Да ты и сам мог это видеть в Модиине, только вот там это закончилось иначе. А здесь, в Ершалаиме, он потребовал, чтобы евреи ели свинину, да еще и жертвенное мясо. Ты не представляешь, насколько многие согласились, некоторые даже с радостью. Но было и такие, что отказались. Этих, на глазах у "всемилостивейшего" предали изощренным пыткам и смерти. Ты слышал ли о старой Шломит и ее семерых сыновях? Не слышал?
– И этот человек один из тех?
– У него есть имя, его зовут Элеазар, как и моего брата. Запомни это имя. Он всего лишь отказался насильно засовывать свинину в рот тем несчастным. И вот, что с ним сделали. А базилевс смотрел…
Он помолчал и добавил:
– А теперь он опять идет на нас, и нам нужны твои машины.
Публий понимал, что от него ждут ответа, но ответа у него не было. Вместо этого он спросил:
– Почему ты упомянул Александра?
– Сам не знаю – ответил Симон – Александр относился к нам по-другому. Он был веротерпим и не требовал поклонения своим богам. Вот только мнится мне, что он был поопаснее Эпифана.