– Не пей! – услышал он крик Йонатана.
Но было уже поздно, он лизнул липкую жидкость и зашелся в кашле. Это было все что угодно, только не вода! Все что угодно, только не соль! Казалось все вкусы вселенной собрались там, на его ладони и ворвались в его рот, обжигая язык неимоверной смесью. Но ничего страшного не произошло, его быстро отпоили водой из бурдюка, причем Иуда весело ругался из-за непредвиденного расхода воды.
– Не страшно – проворчал Симон – Мы скоро дойдем до Потока Серн.
– Так вот куда ты нас ведешь. А что мы будем там делать? – удивился Йоханан, которого не было слышно с начала похода.
Ответа он не получил, но, похоже, на ответ он и не рассчитывал. Поток Серн оказался веселым ручьем, пробивающимся сквозь заросли низкорослых акаций. Всадники слезли с мулов и повели их в поводу по гладким камням на дне чистого и прохладного потока. Их сандалии весело шлепали по воде и также весело шлепали копытами мулы, обрадованные тенью и обилием воды. Чудесен был этот поток, прорезавший узким ущельем бесплодную пустыню, напоивший узкую полоску земли и принесший в нее жизнь. Здесь действительно было много горных коз, осторожно выглядывающих из-за буро-желтых скал. Со всех сторон за путниками настороженно следили каменные суслики, стоящие столбиками на стенах вокруг потока. Высоко над ними, из-за острой скалы показался и исчез пятнистый пардус, которого Публий видел до того только в зверинце, приехавшем в Геркуланум, когда он еще был мальчишкой. Отряд долго понимался вдоль ручья, потом Симон повел их по тропе над потоком, наконец почти незаметная тропа пошла еще круче вверх и закончилась в узкой расщелине грудой камней, скрывающей едва заметный вход в пещеру. Часа полтора понадобилось им чтобы расчистить вход, но внутрь они не пошли – Симон велел ждать утра. Он настаивал не зря: утром, когда они влезли внутрь через узкий лаз, факелы не понадобились – небольшая пещера была освещена через два отверстия вверху.
В углу пещеры они увидели нечто вроде большого сундука, заваленного камнями. Из под камней, по краям сундука, виднелись две полузасыпанные крылатые фигуры.
– Ой! – восторженно закричал кто-то из братьев – Не может быть!?
Конечно же, это был порывистый Элеазар. Он бросился было к сундуку, но его остановили две истошных крика:
– Стой! Назад! – кричал Иуда.
– Не смей! – вопил Симон – Это смерть!
Эти крики как будто отбросили Элеазара назад, и он рухнул на колени на полпути к загадочному сундуку.
– Не может быть! – ошеломленно прошептал Йонатан – Неужели это он?
– Он самый…
Симон тяжело дышал и был похож на человека долго и тяжело бежавшего и, наконец, вставшего отдохнуть. Было похоже, что все свои силы он вложил в этот истошный крик.
– Но мы же не сможем.... – Йоханан не договорил.
– Не сможем – подтвердил немного успокоившийся Симон – Но вовсе не потому, что мы не являемся потомками Аарона.
– Не кощунствуй, брат – поморщился Иуда – Мы все уважаем тебя и твои идеи, но и ты отнесись с уважением к тому, во что верит наш народ.
– Я верю в то же самое – ответил Симон уже совершенно спокойно – Только вижу несколько иначе то, во что я верю. Ты же слышал, что я сказал. Мы не сможем. Но, возможно, сможет он.
…И маккaвей показал рукой на Публия. Ничего не понимающий Публий, стоявший последним, подошел к Симону и спросил:
– Что это такое?
– Это наша величайшая святыня. Мы зовем его – Ковчег Завета – в голосе Иуды слышалось неподдельное почтение.
– Это не только очень святая, но и весьма опасная реликвия – добавил Симон – Говорят, что даже смотреть на Ковчег опасно, а уж дотронуться – верная смерть. Наш отец, который показал мне это место, когда я был еще мальчишкой, как-то рассказывал, что один священник коснулся при нем Ковчега и был наказан.
– Он умер? – спросил Йоханан, завороженно глядя на реликвию.
– Он остался жив, но у него почернела рука, которой он дотронулся до Ковчега.
– Так как же он здесь оказался? – поинтересовался Публий.
– Видишь кольца? – Симон показал на кольцо, торчащее из-под осыпи – В них продевали шесты и на них его несли.
– Только чистые душой и телом священники могли нести Ковчег – торжественно заявил Элеазар, до сих пор подавленно молчавший.