– Входят через правые ворота – сказал Симон и горько усмехнулся – Хотя сейчас это все равно.
Этот участок стены подвергся наибольшим разрушениям. Постаралось и время, оставив по себе щербатые края каменных плит и пробивающуюся между ними траву. Но постарались и люди… Стена вокруг арок несла на себе многочисленные следы злобы селевкидов. Часть ее была опалена, как будто под ней разводили костры, и так оно наверное и было. Кое-где были видны следы от ударов камней и Публий даже подумал, не работа ли это баллист, но вовремя вспомнил, что все боевые машины оставались в Хакре. Нет, это люди не пожалели времени и сил, чтобы выразить свою ненависть. К кому? К чужому богу? К непонятным им людям? Или к непонятным им идеям?
И все же, несмотря на разрушения, Храмовый комплекс впечатлял. Высокая стена достигала с закатной стороны локтей пятидесяти, но и на восход смотрели стены не менее двадцати локтей высотой. Стены были выстроены из блоков серо-желтого мягкого песчаника. Публий знал, что это не самый прочный материал, но все же не саманные кирпичи. Для архитектора было бы приятно и почетно построить такую стену, подумал он, и сущим мучением было бы ее разбирать. За стеной виднелось какое-то высокое строение, но рассмотреть его Публий не успел – они уже входили во двор, осторожно перебравшись по ненадежному лестничному мосту.
Двор тоже впечатлял, точнее он бы впечатлил, если б не был завален мусором, осколками оконных стекол и отбитых гипсовых украшений. И все же храмовый двор был красив, тем изяществом архитектуры, которое сразу заметит наметанный взгляд, невзирая на мусор, грязь и развал. Почти по всему периметру его огибала колоннада стройных колонн коринфского ордера, прерываясь только там, где в северной стене были высокие ворота, к которым вели десятка полтора полукруглых ступеней. По углам колонны выгибались, и за ними угадывались помещения:
– Палата назиров – непонятно объяснял Симон – Дровяной склад, палата прокаженных, склад вина и масла. Вот только нет там сейчас ни вина, ни масла.
– Для чего предназначен этот балкон? – спросил Публий указывая на второй этаж.
– Там места для женщин – ответил маккавей – Ты, возможно, знаешь, сколь они любопытны. а оттуда им лучше видно… Было видно.
Публий уже заметил, что Симона удручает состояние Храма, но только сейчас он до конца прочувствовал его боль и зарекся задавать вопросы. Но зачем же мы пришли сюда? Скоро это должно проясниться. Они поднялись по полукруглым ступеням и вошли во второй двор.
– Позади тебя "женский двор" – сказал Симон – Сейчас мы находимся во внутреннем двор, и женщин сюда уже не пускали, так же как и совершивших злодеяния. Знаешь ли ты, что ощущение святости должно усиливаться по мере приближения к Святая Святых? А мы уже близко… Говорят, что наш Храм уже не тот, что был во времена царей, и все же я сам ощущал эту святость, когда еще Храм был Храмом. Сейчас, как ты понимаешь, ничего не осталось.
Публий хотел было спросить, что такое Святая Святых, но лицо маккавея было таким мрачным, что он не решился и огляделся по сторонам. По краям внутреннего двора были видны какие-то помещения, спрятанные за такими же коринфскими колоннами, но Публий заметил их лишь краем глаза, его вниманием полностью завладело строение в конце двора.
– Храм – сказала Симон и голос его дрогнул – это наш Храм.
Туда они и направились мимо развалин трехскатного помоста
– Здесь стоял алтарь и здесь приносились жертвы – пояснил Симон – А вокруг левиты играли на арфах и пели так красиво, что некоторые даже забывали дышать и умирали от удушья. Разумеется, их душа немедленно отправлялась в рай.
Он, конечно, шутил, но лицо у него при этом было такое, что Публий почти поверил в существование сказочных музыкантов.
Наконец они подошли к зданию Храма. По мере того, как они проходили арки и дворы, архитектура становилась все изящнее, и это было заметно несмотря на разруху. И хотя строители вряд ли читали труды Гермогена, которые Публий изучал в коллегии понтификов, они также бережно относились к пропорциям. Если снаружи Храмовый комплекс смотрелся как массивная крепость, то строения "женского двора" уже тянулись вверх, ну а Храм просто взметался ввысь. Публий забыл про лежавшие вокруг обломки, грязь, следы несмытой крови, черепки. Он смотрел… Храм был прекрасен. До его высоких стен, облицованных розовым мрамором, не дотянулись разрушители, и полированная поверхность тускло светилась под лучами послеполуденного солнца. На верхней кромке стен с трудом угадывалась невысокая резная ограда, из-за нее возвышалось множество огромных мечей из сверкающего металла, то ли имеющих сакральное значение, то ли просто предохраняющих крышу от птиц. Над входом Публий заметил обрывок бронзовой цепи, на которой прежде, вероятно, висело нечто массивное. Гигантские полуколонны, поврежденные внизу, уносились вверх неизуродованным, девственно-белым карраским мрамором, неизвестно как попавшем в Иудею. Публий забыл обо всем на свете, все померкло вокруг и даже солнце, казалось, не светило больше. Перед его сфокусированным взглядом остались только эти неестественно белые колонны и стены розового мрамора. Сейчас он безумно, до нервной дрожи, завидовал неведомым строителям, их сказочной удаче и неземному счастью. О, как бы он тоже хотел создавать такую красоту! А вместо этого его судьбой было строить машины для убийства и убивать самому. Он готов был смотреть на Храм всю свою жизнь, но Симон поторопил его: