– Я понимаю – ответил тот – Дайте мне время до заката, и я скажу, что мне нужно.
Они проследовали назад, до выхода из "женского двора", спустились вниз по полуобрушившимся ступенькам, и здесь, на чистом песке, Публий начал выписывать цифры. Он использовал достижения Александрийской школы, но подчеркивать цифры не было необходимости, так как текстов на песке не возникало. Конечно, было бы неплохо провести измерения, но на это сейчас не было времени. Однако, плох тот инженер, что не может определить размеры на глаз, а Публий считал себя хорошим инженером, поэтому работа продвигалась быстрее, чем солнце клонилось к закату, и к вечеру они составили план.
Последующие две недели выпали впоследствии из его памяти. Наверное, сказалось немыслимое напряжение всех сил, ведь потом Симон многие годы убеждал его, что все эти две недели он не спал, а заснул на только пятнадцатый день и спал два дня подряд. Симону он всегда верил, но эта история была слишком уже неправдоподобна.
– Чудо. Ты сотворил чудо – пожимал плечами Симон и, как всегда, невозможно было понять шутит он или серьезен.
Конечно, за две недели невозможно было починить все и им не удалось полностью вернуть Храму былое великолепие. Тем не менее они успели многое благодаря множеству помощников, пришедших из Ершалаима и окрестных деревень и городков. Ступенчатый мост, ведущий к двойным воротам, называемым "Хульда", уже не грозил обвалиться, хотя по-прежнему являл следы разрушений. Оба двора было заново вымощены свежеобожженной плиткой, колонны очищены, а на стенах храма укрепили, по совету Публия декоративные щиты с венками, закрывающие наиболее серьезные повреждения. Жертвенник восстановили уже без участия Публия, а он в это время следил за ремонтом решетчатой ограды вокруг внешних стен. За это ограду его и выставили. когда он, отоспавшись пришел посмотреть на плоды своих трудов.
– Ты не обижайся, Публий – говорил ему Элеазар извиняющимся тоном – Но только тебе туда нельзя, понимаешь?
Он все понимал, хотя было обидно. Храм уже начали освящать и вокруг здания ходили священники в белых длинных одеждах, помахивая курительницами. Над холмом струился хорошо знакомый ему по храму Юпитера в Риме запах ладана. Здесь, у забора к ним присоединились остальные маккавеи, причем Иуда не был весел, Йонатан вовсе не выглядел уверенным в себе, а Симон был совсем не загадочным, а до нельзя уставшим. Публий испугался, что и они начнут извиняться, но маккавеи заговорили совсем о другом:
– Публий не подвел, да мы и так ему верили! Да что там! Мы все ему верим, особенно после Бейт-Цура – Йонатан обвел глазами братьев – Но этого недостаточно. Народу нужен не просто храм, народу нужно…
– … Чудо! – закончил Симон.
– Чудо? – переспросил Иуда – А где его взять? Вот, если бы урожай был побольше, это было бы чудо. Или нашлось бы масло для Меноры.
– Масло есть – спокойно сказал Симон и показал маленький кувшинчик – Закатился в угол на складе и враги его не заметили.
– На один день может и хватит – скептически заметил Йонатан – А дальше что? В Галилею уже послали, но вот время… Время! Мы не можем ждать.
– Что это за масло? – спросил Публий – Какое-то особенное?
– Весьма особенное – подтвердил молчаливый Йоханан – Это особо чистое масло и только оно годится для Меноры. Требуется восемь дней, чтобы изготовить такое масло.
– Покажите мне ваш светильник – предложил Публий – Он еще не в Храме?
– В храме, но можно и принести сюда – предложил молчавший до сих пор Йоханан.
– А чем это поможет?
– Погоди, Маккаба – вмешался Симон – Тащите лучше сюда Менору.
Элеазар и Йоханан метнулись в храм и вскоре вернулись, с трудом таща огромный светильник с тремя парами диагональных лампад и одной посередине. Публий, внимательно осмотрев конструкцию, сказал:
– Дайте мне пару часов и я постараюсь что-нибудь сделать.
– И тогда они будут гореть восемь дней? – изумился Иуда.
– Вряд-ли – честно признался инженер – Но они будут гореть дольше.
– Хуже не будет – глубокомысленно заявил Йонатан, к которому вернулась его былая уверенность.
На следующий день в Храме начались богослужения. Так как Публию ход туда был заказан, он мог узнавать о том, что там происходит лишь из уст Симона. Публий, хоть и вышел из рабства, благоразумно не упоминал о своем новом статусе и его вместе с маккавеем разместили у каких-то родственников покойного Маттитьяху, выделив каждому по комнате. Ему досталась уютная каморка с небольшим окном, сундуком, очагом и ложем, покрытым овечьей шкурой. По случаю ранних холодов очаг был явно нелишним и Публий кормил его хворостом по вечерам, чтобы спать в тепле. Днем он снова строил машины, приходил поздно, но все же находил время поболтать с Симоном.