Мари Хермансон
Чудовища рая
Злоба — это просто отсутствие способностей.
Часть I
1
Получив письмо, Даниэль поначалу даже подумал, что оно из ада.
Конверт был самый обычный, довольно пухлый, из желтоватой крупноволокнистой бумаги. Назваться отправитель не счел нужным, однако небрежные, едва разборчивые прописные буквы, которыми словно бы в спешке были накорябаны имя и адрес Даниэля, выдавали почерк брата.
Вот только вряд ли письмо было от Макса. Насколько помнилось Даниэлю, он и открытки-то от него в жизни не получал. Если уж Макс и связывался с ним, то исключительно по телефону.
Марка была иностранной. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на ней написано вовсе не «Helvete», «ад» по-шведски, как он сперва испугался. Плохо пропечатанный штемпель гласил: «Helvetia» — Швейцария.
Даниэль прошел с письмом на кухню, где бросил его на стол и принялся возиться с кофе-машиной. Дома вечерами он предпочитал полноценному ужину чашку кофе с парой бутербродов. Обедал он обычно в школьной столовой, а поскольку жил один, готовить по вечерам лишь для себя одного ему представлялось чересчур хлопотным.
Старенькая кофе-машина наконец-то затарахтела, и Даниэль принялся вскрывать конверт хлебным ножом, однако руки у него почему-то тряслись и не слушались. Стало вдруг тяжело дышать, словно в горле застрял слишком большой кусок. Ему даже пришлось сесть.
Вызванные так и оставшимся запечатанным письмом чувства в точности повторяли те, что охватывали его и при каждой встрече с Максом. Ликование, что наконец-то увиделись, порыв подбежать к брату и крепко его обнять. Тем не менее что-то неизменно удерживало его от подобного проявления чувств. Какая-то смутная пронизывающая тревога.
— Ну прочитать-то я могу, что он там пишет, — произнес вслух Даниэль на удивление твердым голосом, словно вместо него вдруг заговорил кто-то другой, более рассудительный.
Он крепко сжал рукоятку ножа и вскрыл конверт.
2
Гизела Оберманн сидела лицом к большому панорамному окну и созерцала горный массив по другую сторону долины. Она поймала себя на мысли, что гладкая и желтоватая скалистая стена здорово смахивала на лист бумаги, а в каких-то черных крапинках и вовсе мерещились буквы.
На самом верху каменный оплот венчала бахрома отважных елей. Некоторые подобрались слишком близко к обрыву и теперь нависали над ним, подобно сломанным спичкам.
Лица за столом для совещаний расплывались в льющемся из-за спин свете, голоса зазвучали приглушенно, словно кто-то повернул ручку громкости.
— Ожидаются какие-нибудь визиты на этой неделе? — осведомился кто-то.
Она чувствовала себя как выжатый лимон, мучительно хотелось пить. А все из-за вина прошлым вечером. Впрочем, не только из-за него.
— Значится один родственник, — отозвался доктор Фишер. — К Максу. Но на этом вроде и все.
Сонливость Гизелы как рукой сняло.
— И кто же к нему наведывается? — удивленно спросила она.
— Брат.
— А… Мне казалось, они не общаются.
— Визит наверняка пойдет Максу на пользу, — заметила Хедда Гейне. — Его у нас еще ни разу не навещали, так ведь?
— Возможно.
— Да, это первый гость к нему, — подтвердила Гизела. — Вот и прекрасно. Сейчас дела у Макса обстоят превосходно. На днях он меня просто поразил — такой счастливый и спокойный. Да-да, встреча с братом определенно пойдет ему на пользу. Так когда он приезжает?
— Сегодня днем или вечером, — ответил Карл Фишер и, бросив взгляд на часы, принялся собирать бумаги. — Так мы закончили?
Рыжебородый мужчина на пятом десятке обеспокоенно поднял руку.
— Да, Брайан?
— О Маттиасе Блоке никаких вестей?
— Увы, никаких. Но поиски все еще ведутся.
Закончив возиться с бумагами, доктор Фишер поднялся. Его примеру последовали и остальные.
Кто бы сомневался, сокрушенно подумала Гизела Оберманн. Сегодня приезжает брат Макса, а ее — на минуточку, его лечащего врача — даже не потрудились известить.
Вот все здесь так делается. Поэтому-то она так и устает. Ее безграничная энергия, некогда с легкостью преодолевавшая любые препятствия, здесь совершенно бессильна. Просто отскакивает от окружающих стен и замыкается накоротко в ней самой.
3
Поток пассажиров вынес Даниэля к выходу из аэропорта, возле которого дежурила группка таксистов, вооруженных картонками с написанными от руки именами. Даниэль указал на табличку со своим именем и произнес по-немецки: