— Не исключено, — развел руками врач.
— Именно поэтому к вам и наведывается мистер Джонс? Вы работаете на ЦРУ?
— Несомненно, именно в это и верит ЦРУ, — со смешком отозвался доктор Фишер. — Ох уж эти американцы! Вбили себе в голову, будто я занят созданием человеческих снарядов, которые они смогут использовать в своих нескончаемых войнах. Впрочем, пока они снабжают Химмельсталь средствами, я не собираюсь выводить их из данного заблуждения. Без их денег мы ни за что бы не развернулись с таким размахом. Взять хотя бы мой исследовательский отдел. — Он указал на скрытую занавеской дверь, через которую они вошли. — Без щедрых дотаций мистера Джонса не видать мне всего этого как своих ушей. Поэтому-то мне и приходится скакать кроликом вокруг него на экскурсиях. Я показал ему кое-какие эксперименты и вручил наспех набросанный секретный отчет. Естественно, он даже не догадывается, чем я в действительности занимаюсь. Полагает, будто я приручаю монстров. Что совершенно неверно. Мой проект гораздо шире.
— Так чем же вы занимаетесь?
— Созданием счастливого человека. Мира без страданий, — ответил Карл Фишер, скромно пожав плечами.
— Ух ты! И как же вы планируете добиться этого?
— В основном человеческое несчастье происходит из того факта, что люди обладают большим количеством эмоций, нежели им в действительности требуется.
— Так вы хотите отключить у человека чувства? — воскликнул Даниэль. — Превратить каждого в психопата? В этом и состоит цель вашего проекта?
Несмотря на принятые препараты, он столь разволновался, что с трудом мог усидеть на месте.
Фишер накрыл его ладонь своей и произнес:
— Позвольте мне все-таки закончить. Я не хочу ничего отключать. Всего лишь понизить уровень.
Он чуть сжал Даниэлю руку, ободряюще улыбнулся, а затем откинулся на спинку кресла и продолжил:
— В бытность свою студентом я проходил практику в психиатрической клинике, и меня неизменно поражал объем выказываемой пациентами вины. Зачастую совершенно необоснованной. Вины за события, изменить которые они были не в силах. Или когда им уже было поздно что-либо предпринимать. А всё это такие тягостные эмоции — и при этом совершенно излишние. И чем больше я слушал этих пациентов, тем больше удивлялся. Поскольку сам я подобного никогда не испытывал, все это завораживало меня. Эта их тоска, их страдания — людей с абсолютно здоровыми телами, которые жили бы себе припеваючи без таких вот чувств.
Последнее слово он чуть ли не выплюнул, словно оно оказалось мерзким на вкус.
— Но разве не чувства как раз и делают нас людьми? — Даниэлю пришлось сглотнуть ком в горле, чтобы озвучить вопрос.
— Вот только кто решает, что такое человек? Разве это какое-то непреложное понятие? «Человек — это канат, протянутый между животным и Сверхчеловеком», как выразился старина Ницше.
Даниэль раскрыл было рот, однако доктор Фишер не дал себя перебить:
— Разве существует какой-то закон, согласно которому человечество должно вечно страдать? Сам я как врач для временного облегчения от тревоги выписываю препараты. Так сказать, накладываю повязки на рану. Но я не хочу заниматься лишь перевязками. Не хочу лишь смягчать страдания. Я хочу искоренить сам источник зла. Только представьте, Даниэль: мы способны навсегда избавиться от зла. Ну разве не фантастика?
— Не понимаю, каким образом… — заикнулся было Даниэль, однако Фишера уже несло вовсю:
— Только задумайтесь, сколько зла причиняет чувство вины! Не забывайте, вы говорите с немцем. — Он строго погрозил пальцем. — О, по части-то вины немцы настоящие эксперты! После Первой мировой войны мы были разбиты и унижены. И, словно бы этого было недостаточно, нас вынудили выплачивать огромные репарации, и мы лишились своих колоний и вооруженных сил. И, самое унизительное, нас заставили подписать признание вины, в котором мы брали на себя всю ответственность за развязывание войны. В наших страданиях оказались виноваты мы сами! А с такой виной совладать никому не под силу. Именно это-то и породило величайшее озлобление, породило жажду возмездия. Иными словами — следующую войну. Чувство вины вызывает страдания, а страдания влекут за собой еще большую вину. Порочный круг. И вот я говорю: разорвем же его! Избавимся от чувства вины!
— И все-таки я думаю, что не захотел бы иметь дело с кем-то, неспособным ощущать вину, — спокойно проговорил Даниэль.
— Но если все будут такими? В моем мире больше не останется чрезмерно чувствительных педантов вроде вас. Только не надо так возмущаться. Много ли счастья вам принесла ваша чувствительность? А ваша депрессия — может, она сделала вас счастливым?