— Откуда вам известно про мою депрессию? — удивленно воскликнул Даниэль, однако Карл Фишер пропустил его вопрос мимо ушей.
— В высокотехнологичном обществе вы обременены душой из каменного века, вот в чем ваша проблема, Даниэль. А мир нуждается в амбициозных, напористых и жестких индивидах. Профсоюзы и государство больше не станут о вас заботиться. Нужно уметь постоять за себя. В то время как большинство людей на это неспособны. Они теряют работу, превращаются в жалкие развалины, принося прибыль психологам, производителям спиртного да фармацевтической индустрии. Вот честно, Даниэль, меня просто воротит от всех этих людей, зарабатывающих на страданиях. От психотерапевтов, фармацевтов, знахарей. Священников, писателей, артистов. Всех этих паразитов, живущих за счет человеческих чувств и совести, за счет истерзанных людских душ!
Доктор Фишер уже довел себя до состояния исступленной ярости. Даниэля подмывало возразить ему, однако он вдруг ощутил себя странно опустошенным. Неправота Фишера была ему очевидна, но почему-то на ум совершенно не приходило никаких доводов. Возможно, сказывалось воздействие препаратов.
— По-прежнему не согласен с вами, — кое-как удалось выдавить ему.
Врач мило улыбнулся и как будто взял себя в руки.
— Ну естественно. Вы же являетесь частью нынешнего положения вещей и, в отличие от меня, не можете взглянуть на него со стороны. Но поверьте мне на слово: чрезмерная чувствительность человечества — пережиток предыдущей стадии развития. Вроде волос на теле. Какая-либо надобность в ней уже отпала, так что ее удаление не причинит никакого вреда.
Тут из нагрудного кармана Фишера зазвучала мелодия «Форели» Шуберта. Врач ответил на звонок.
— Превосходно, — произнес он в трубку и снова сунул телефон в карман. — Это был доктор Калпак. Ваш анализ крови показал, что все в порядке и состояние вашего здоровья прекрасное. Так что нам ничто не мешает приступить к лечению как можно скорее.
— Лечение? Что еще за лечение? — встревожился Даниэль.
— Сейчас нет времени объяснять. Если вкратце, суть как у проекта «Пиноккио», только наоборот.
Даниэль сделал глубокий вздох и, к собственному удивлению, довольно спокойно осведомился:
— То есть вы хотите превратить человека в деревянную куклу?
— Пожалуй, сам бы я не стал прибегать к подобной метафоре. Но, судя по всему, образ куклы для вас весьма привлекателен. «Кукла с чужой рукой внутри». Так же вы себя описывали?
Даниэль оцепенел.
— Откуда вы об этом узнали?
— Ну вы же говорили эти слова психиатру? К которому вы обратились за лечением от депрессии, так ведь?
Фишер прошел к книжному шкафу и принялся рыться в папках.
— Но как вам удалось заполучить информацию подобного рода?
— Я вам уже говорил, у меня широкая сеть контактов. И ради прогресса нам, врачам, необходимо делиться своими материалами.
Он вернулся с папкой и освободил на столике место, сдвинув чашки и блюдца в сторону.
— История болезни — это конфиденциальный документ, — возразил Даниэль.
— Порой ради блага большинства приходится жертвовать благом отдельной личности, — пробурчал Фишер, перелистывая документы. — По крайней мере, именно так решил ваш психиатр, когда я дал ему понять, что знаю о его отношениях с одной из пациенток. Подобные сведения, попади они в неправильные руки, нанесли бы непоправимый урон его карьере и браку. Из ваших бесед с ним создается впечатление, что вы… Ага, вот. Вы обладаете «слаборазвитым чувством собственного «я» и всю свою жизнь ощущали себя подавляемым собственным братом». Да, вы даже определили себя как «его блеклую имитацию». Весьма интересно. Вы пытались отыскать собственное место в жизни, однако без брата неизменно чувствовали себя «пустым и полым, готовым наполниться первым же встречным. Подобно перчаточной кукле». Вот так-то.
Фишер шумно захлопнул папку.
— Когда я прочел это, мне стала очевидна ваша огромная значимость для моих исследований. Вы оказались не тем, на кого я надеялся. Однако имеются все основания полагать, что еще станете.
56
Операционная создавала впечатление походной и примитивной, словно бы на скорую руку подготовленной для оказания помощи жертвам какой-то крупной катастрофы: запечатанные картонные коробки, втиснутое в угол оборудование, наполненное грязными ватными тампонами пластиковое ведерко.
К собственному изумлению, Даниэль не особенно тревожился. Внутреннее спокойствие он относил на счет сделанного доктором Калпаком укола. Хирург без всякого предупреждения выхватил шприц, который словно бы прятал в рукаве белого халата, и, даже не прерывая своей мягкой и мелодичной речи, всадил иголку Даниэлю в руку. По-видимому, в уколе были те же препараты, которыми его ранее пичкали в виде таблеток, поскольку у него вновь возникло ощущение, будто он плывет или зависает в воде. Он демонстрировал покладистость и послушание, и двум охранникам даже не пришлось применять силу, когда они подталкивали его к некоему подобию стоматологического кресла посреди операционной. Оно было накрыто зеленой бумагой, которую явно не сменили после предыдущего пациента, о чем красноречиво свидетельствовали темные пятна и разрывы, как если бы пациент не мог усидеть там спокойно.