— Кто такая Джульетта? Твоя новейшая победа?
— Новейшая, последняя и единственная. Потрясающе красивая двадцатидвухлетняя дочурка производителя оливок из Калабрии. Пока живет с родителями, но мы уже помолвлены.
— Двадцать два года! Да ты же на тринадцать лет старше ее! — поразился Даниэль.
— Для Калабрии дело вполне привычное. И родители весьма довольны партией дочери. Как-никак я зрелый мужчина, опытный и обеспеченный.
— И перегоревший на работе. Лечащийся в реабилитационной клинике. Хотя вряд ли ты им это рассказал.
— Да, я сообщил им, что еду по делам в Швецию.
— Ну а сама Джульетта как? Довольна тобой?
— Да она без ума от меня.
— Тоже думает, что ты в Швеции?
— Ага. Но впредь я уже не собираюсь так напрягаться. Как выпишусь из Химмельсталя, мы сразу же поженимся и обоснуемся в Калабрии. Заведем собственную оливковую ферму. И детей. Семь-восемь.
И Макс довольно кивнул самому себе, словно только что пришел к такому решению. Затем он взглянул на брата:
— А у тебя самого нет детей?
— Нет, и ты прекрасно это знаешь. Эмма хотела подождать, а потом мы развелись.
Макс успокаивающе похлопал его по плечу.
— Ну, с этим спешить незачем. У нас, мужчин, времени вдоволь. Это у женщин по-другому. Еще по пиву?
— Да я это-то еще не допил. Ты бери. Я заплачу.
— Ты ни за что не платишь. Ты — мой гость, — объявил Макс и жестом заказал у женщины-бульдога еще одну кружку.
Зал постепенно наполнялся народом, становилось шумно. Большинство посетителей были мужчины, однако в тусклом свете получить о них хоть какое-то представление было затруднительно. Не считая нескольких светильников над барной стойкой, зал освещался только свечами на столах.
— Пребывание здесь, кажется, пошло тебе на пользу, — снова заговорил Даниэль. — Получив твое письмо, я даже несколько забеспокоился.
— Как я уже упоминал, это одна из лучших клиник в Европе по лечению неврастении. Видел бы ты меня, когда я только приехал сюда!
Макс склонил голову набок, высунул язык и собрал глаза к переносице.
— Неврастения, — повторил Даниэль. — Такого диагноза тебе еще не ставили.
— Не ставили. Что довольно странно. Потому как, если вдуматься, все мои расстройства происходили после продолжительных периодов крайне напряженной деятельности. В последний раз я оказался в больнице после нескольких суток работы без перерыва. Я тогда не спал ни минуты. Неудивительно, что я сорвался.
— Но ведь такая гиперактивность — это симптом твоей болезни. Симптом, а не одна из причин, — возразил Даниэль.
— Ты в этом уверен? А может, мы ошибались. Не знали, что есть курица, а что яйцо. Может, все эти годы мне ставили ошибочный диагноз. И чем больше я размышляю, тем более правдоподобным мне представляется, что я страдал от повторяющихся периодов неврастении. Ведь нервное истощение может выражаться как угодно.
— Что ж, — с зевком отозвался Даниэль, — если мы сейчас же не отправимся домой спать, неврастенией закончу я. А я не испытываю ни малейшего желания узнавать, в чем именно она может выражаться.
Стоило ему произнести эти слова, как сквозь гам в зале прорезалось несколько протяжных нот аккордеона, и через секунду женский голос негромко затянул бодрую песенку. Даниэль пораженно огляделся.
В свете только что зажженного прожектора в дальнем конце зала стояла и пела девушка, одетая в некое подобие крестьянского костюма — корсаж на шнуровке и блузку с пышными рукавами. Ей аккомпанировал на аккордеоне мужчина средних лет в цветастой фуфайке, обтягивающих брюках до колена и нелепой плоской шляпе с воткнутыми под ленту цветами.
— Смотри-ка, представление для туристов, — воскликнул Даниэль. — А я думал, мы вдалеке от туристических маршрутов. Может, тогда мне и удастся найти гостиницу поблизости.
— Сомневаюсь, что это можно назвать представлением для туристов, — невозмутимо прокомментировал Макс. — Скорее местные развлекают друг друга. Такие представления здесь устраивают раза два в неделю. Хочешь послушать или пойдем?
— Ну, нельзя же уходить, едва лишь они начали. Давай подождем немного, — предложил Даниэль.
Девушка пела с чрезмерной четкостью, подчеркивая слова движениями рук и глаз, словно выступала перед детьми. Тем не менее, Даниэль все равно почти ничего не понимал в ее швейцарском немецком. Время от времени она звонила в колокольчик. Песня оказалась длинной, с каким-то смешным сюжетом — вот и все, что ему удалось разобрать, — и через несколько куплетов он уже догадывался, когда в следующий раз зазвонит колокольчик.