— Это все, Макс последний, — сообщил я, снимая нейроэнцелограф.
— Как все? А Патрик? — тыкнул в меня дулом электромета Карим.
— Я разве не говорил? Я не трогал Патрика, его сожрал Крес! Тот, который выдает себя за офицера косморазведки Кирилла Леонова.
Крес заметно напрягся и переступил с ноги на ногу. Только Серафим стоял за ним все так же невозмутимо. Карим направил электромет на Креса и кивнул в сторону нейроэнцелографа, мол, давай. Крес, подняв руки, заволновался:
— Он лжет, чтобы отвести от себя подозрения на случай будущих убийств. Неужели вы правда поверили, что сможете приручить такого опасного хищника, как метаморф? Это же невозможно! Он просто втирается в доверие, а сам вынашивает свои коварные планы! Вы можете убить меня этим вашим электрометом, вы же знаете, у меня больное сердце, но вы не можете вытащить из меня то, чего во мне нет!
— Ничего подобного! — возразил я. — Он специально сделал свое сердце больным, чтобы не получить разряд током! Ведь как только это произойдет, всем сразу станет ясно, что он не тот, за кого себя выдает!
Тяжело вздохнув, Карим опустил электромет и сообщил:
— Хорошо, тогда, как только восстановленные члены экипажа освободят реабилитационный отсек, Кирилл отправится туда и будет продолжать свое трехдневное голодание под присмотром Серафима.
Надо же, Карим наконец запомнил имя медного робота!
— Три дня ему мало, — заметил я и тут же объяснил: — То, сколько метаморф может голодать, зависит от возраста и опытности. Одним словом, от его Силы. А Крес… В смысле, Кирилл — очень сильный метаморф.
Крес при этом еле заметно ухмыльнулся, явно польщенный моей оценкой. Карим хмурился, натужно соображая, спустя мгновение он поинтересовался:
— Какой же срок голодания будет достаточным для Кирилла?
— Минимум неделю, если через неделю он не начнет метаморфировать или уменьшаться в размерах — значит, он не метаморф. Но он метаморф!
— Откуда такая уверенность?
— А кто еще сожрал Патрика?! И как он так быстро понял, что я метаморф? Мы, метаморфы, чувствуем друг друга, особенно старшие — младших. Младшие же могут и не учуять старших, если те этого не захотят! Говорю вам! Вы имеете дело с намного более опасным хищником, чем я!
В конце концов Крес отправился в реабилитационный отсек, а Карим навел на меня дуло электромета, и я затараторил:
— Нет! Пожалуйста! Не надо! Только не электричество! Мне от него плохо! Я же только оклемался!
— Хорошо, — милостиво согласился Карим. — Тогда отправляйся к антиграву своим ходом, а я буду идти сзади и держать тебя на мушке. Даже не думай что-нибудь учудить.
— Не надо антиграв, пожалуйста. Не так уж приятно все время находиться в невесомости! Уж лучше закройте меня в чулане.
— У нас нет чулана.
— Тогда в том отсеке, где вы закрывали меня с Диодором!
— Там есть вентиляционный люк и ванная.
— Так можно же люк заварить, а ванную закрыть?! Я могу контролировать свою физиологию, мне не нужна уборная. К тому же теперь вы можете подключить видеонаблюдение.
— Почему бы и нет? — встрял Диодор. Очень непривычно было видеть его не в монашеском одеянии, а в дурацком облегающем костюме.
— Это может быть опасно, — заметил Карим.
— Конечно, — согласился Диодор. — Но мы можем проявить некоторое доверие к Ио и обеспечить ему максимально возможный комфорт. Особенно учитывая, что он восстановил всех, кого убил. Мы могли бы подружиться с ним, почему бы не дать ему шанс?
— Вы готовы взять на себя ответственность? — сузив карие глаза, поинтересовался Карим у Диодора.
Тот несколько секунд колебался, но все же ответил:
— Да.
— Отлично, — развел руками Карим, наконец дуло электромета не смотрело на меня. — Тогда отведем его туда, где ему комфортно. — Помедлив немного, капитан окинул Диодора насмешливым взглядом и все-таки не удержался: — Кстати, классный костюмчик.
Меня и правда отвели в тот отсек, и я с удовольствием уселся на кровать, подтянув к себе ноги. Жаль только, малыш Ао остался в антиграве. Но, по-моему, ему там даже нравилось. Надеюсь, его будут хорошо кормить. Мне же надо поразмыслить, а то в последнее время в уме какая-то неразбериха. Раньше я точно знал, что мне нужно бессмертие, а сейчас ничего не ясно.
Я только недавно понял, что все это время жутко боялся гибели, поэтому и стремился к бессмертию изо всех сил. Я узнал, что такое жизнь без страха смерти, только когда увидел воспоминания Анны. Жаль, правда, что после смерти Алекса ею владеет стремление к саморазрушению.