На лестничной площадке меня вдруг сражает свет, и я спотыкаюсь, хватаясь за перила.
Отсюда виден край утёса.
«Мальчишки-земельщики смеялись надо мной, пока я пряталась под землёй, истекая кровью, умирая от страха».
Дыхание тяжелеет: я силюсь стряхнуть воспоминание. Теперь, когда меня не запугивают ни папа, ни Эмрик, сила моего заявления обрушивается на меня, словно разбивающаяся волна.
Зачем я это сказала? Я не могу участвовать в гонке славы.
Эмрик прав – меня не допустят.
Сама мысль попытаться попасть на турнир, будучи съёмщицей, кажется унизительной.
– Тебе на всех плевать, верно? – Эмрик догоняет меня, но не выходит на крыльцо, наполовину сливаясь с тенями. Наверное, снова забыл надеть скайю. – Если кто в этом доме и должен участвовать в гонке, так это я.
Он не шутит. Потрясающе.
Эмрик искренне полагает, что должен отправиться на турнир вместо меня, даже если съёмщики на арену не допускаются, и у него сломана рука, и искривлён нос, из-за которого часть лица, где нет шрамов и татуировок, превратилась в сплошной синяк.
– Иди внутрь, пока марилень до тебя не добрался, Эмрик.
Брат кричит мне вслед:
– Тебе плевать, что сделают с нами, да?
– Возможно, ты в кои-то веки спасёшь себя сам, – отзываюсь я, не оборачиваясь и сжимая ладони в кулаки, чтобы пальцы не дрожали. Мы с Эмриком всегда были мишенью для мальчишек-земельщиков в школе и для радикальных съёмщиков на улице. Мы не вписываемся ни в то, ни в другое сообщество, и мои действия лишь усугубят наше положение.
Но останавливаться нельзя. Не сейчас.
Эмрик или Лирия. Если меня заставят выбирать между близкими, я всегда выберу Лирию.
Справа шумит океан. Ниже известняковых краёв вода белая от пены. Это подтверждает, что марилени ушли. Конечно, аквапыри, горгоны и рапторы всё ещё подстерегают добычу, но они держатся у кромки. Как правило. Этим вечером туристы прибудут со всего Офира. Хлынут в постоялые дворы и гостиницы нескончаемым потоком.
Гонка славы спустя столько лет больше, чем просто турнир. Это чтимая земельщиками традиция.
И я планирую её нарушить.
Но не доставлю папе с Эмриком удовольствия видеть, как иду на попятный.
На бронзовой табличке над воротами значатся владельцы конюшни:
«ОХОТНИКИ СОЛОНИИ».
Охотники Солонии. Будто есть другие. Однако нам запрещено запрашивать свыше определённой суммы, и нам недоступна роскошь уверенности в том, что дело всей нашей жизни не вырвут у нас из рук, реши так совет. По закону только нашей семье разрешено охотиться, и только мы носим имя «Охотники». И всё же на других островах имеются свои конюшни, работающие на совет. Их владельцы не охотятся, но выращивают молодняк, который совет поставляет им из наших стойл, когда те заполняются до предела. А что, если им тоже позволят охотиться? Нам нельзя расслабляться ни на секунду.
Я прохожу по пустой конюшне. Раньше покупателям вход сюда был закрыт. Но папа и мама с разрешения Землевластителя коренным образом изменили этот порядок. За отдельную плату можно познакомиться с мариленем и прокатиться на нём перед покупкой. Придя на торжественное начало продаж по новой схеме, Землевластитель широко улыбнулась, взъерошив мне волосы, и сказала:
– Нововведение во благо государства. Марилени – необычайно важная часть нашей традиции, верно?
Теперь, в очередной раз, в стойлах слишком тихо, слишком холодно. Обычно подсобчие бегали бы туда-сюда с посохами в руках, готовые разогнать существ, которые больше всего на свете любят драться, доказывая своё превосходство.
Марилени – необычайно грозные животные. На их дрессировку уходят годы. И для начала их нужно обеспечить достаточным количеством пищи, чтобы они поняли, что по крайней мере не умрут с голоду. Ещё они подвержены перемене настроения, нетерпимы к излишним прикосновениям и предпочитают одиночество. Мариленей дрессируют, когда они это позволят. Вот почему гонка славы проходит лишь раз в четыре года.
Меня преследует эхо моих шагов. Я скучаю по мариленям.
Они прекрасны, пускай и могут неожиданно взвиться. Не успеешь вдохнуть, как когти вопьются в тебя, и не успеешь сообразить, в чём дело, как в горло вонзятся клыки. Такова странная природа этого мира; жестокость подкрадывается незаметно. То, что океан не может сделать с собой, он обрушивает на нас, захватчиков. Возможно, именно это случилось с Эмриком, ведь он отказывается видеть, что мы мчимся навстречу своей погибели. Брат вырос достаточно беспечным, чтобы полагать, что мы выкарабкаемся просто так.
Я не допущу, чтобы то же случилось со мной.
Конюшня оттёрта дочиста. Здесь пахнет так, как не должно. Двери обволакивает резкость отбеливателя и химикатов. Чего-то медного.