***
Мелодия обрывается на самой тяжелой, напряженной ноте.
Аманда Гласк захлопывает крышку стоящего в зале рояля и поднимается на ноги. Её пальцы болят с непривычки, а за спиной мрачной тенью маячит Рэм. Сегодня она не может сказать шинигами ни слова и молча выключает свет, прежде чем отправиться в постель.
Огромная мозаика из решений и разрозненных фактов наконец-то начинает складываться в целостную картину. Чужие имена, а теперь ещё и камеры — всё это звенья одной цепи. Цепи, которой детектив по имени Эл намеревается её сковать. Аманда улыбается и думает, что может показать ему жизнь в этой квартире во всей красе.
Она надеется, что мистер детектив любит сериалы — в ином случае он просто умрет со скуки.
***
— Я не обнаружила здесь ни одной камеры, — сообщает ей Рэм на следующее утро в офисе.
— Значит, у мистера детектива пока недостаточно длинные руки, — кивает Аманда и делает пометки в блокноте. — Спасибо, Рэм.
Аманда знает, что информация стоит дорого — никто, даже шинигами не станет делиться ею просто так. Она берет в руки телефон и собирается набрать пару коротких сообщений, когда на экране под стандартную мелодию высвечивается знакомое — чужое — имя.
— Мистер Койл, — Аманда не здоровается. Она терпеть не может звонков на личный номер в рабочее время. — Вы знаете, что для того, чтобы связаться со мной можно позвонить в офис или воспользоваться моим рабочим номером? Не помню, чтобы мы с вами достигали каких-то договоренностей по этому поводу.
— Доброе утро, мисс Гласк, — в отличие от неё, мистер Койл — Морелло — соблюдает приличия. — Я подумал, что такие важные новости вы захотите узнать в обход стандартных процедур. Совет директоров одобрил вложение в разработку нейростимуляторов. Ваше предложение ещё в силе?
Аманда соглашается на встречу на территории своей корпорации и понимает, что настоящая игра только начинается.
***
Семнадцать. Он насчитывает семнадцать кубиков сахара, прежде чем построенная им пирамида со стуком рушится на стол. Жаль, в последние несколько часов это оказывается единственным его развлечением — наблюдение за квартирой Аманды Гласк оказывается настоящим испытанием.
Эл надеется увидеть хоть что-нибудь, но уже в первую неделю становится ясно — эта женщина не из тех, кто часто бывает дома. Из его собственных наблюдений, из заключений других участников группы расследования следует, что в своей квартире она лишь ночует, да и то не всегда. Уэди умудряется установить камеры даже в её машине, но и там они не находят ровным счётом ничего.
Убийства продолжаются, и если за ними сейчас стоит именно она, то она никак не себя не выдаёт. Или, быть может, знает о наблюдении? Он понимает, что люди такого уровня часто бывают параноиками, — высокая конкуренция и постоянное напряжение так или иначе дают о себе знать — а уж с её прошлым и подавно. У него так много догадок и предположений, но нет ни единого подтверждения. Это раздражает.
В квартире Аманды Гласк хлопает входная дверь. Он лениво поднимает взгляд на экран монитора и подмечает мелкие детали: сегодня женщина возвращается домой не одна, к тому же, выглядит так, будто слегка не в себе. Её спутник выглядит немногим лучше. Но обо всём об этом он уже знает. Личная жизнь подозреваемой его не интересует.
Двумя пальцами он берёт один из лежащих на столе листов бумаги — он специально распечатывает историю болезни Гласк — и пытается понять, сможет ли найти какие-либо зацепки в её прошлом. Посттравматическое стрессовое расстройство, суицидальное поведение, паранойя, расстройство личности, болезненная зацикленность на преступнике — это лишь малая часть того, что описывает её психиатр. В один из дней он просматривает записи из архивов тюрьмы «Сан-Квентин» и наконец-то понимает, для чего она столько раз навещает убийцу матери. Он удивляется тому, что от такой глубокой травмы к двадцати пяти годам у Гласк не остаётся следов.
— А-а-а, — вслух выдыхает он, резко вновь поднимая взгляд на монитор. Он сравнивает её спутника — Теру Миками — с фотографией Ларри Роудса на столе. И наконец-то догадывается. — Значит, остались все же следы.
У Аманды Гласк самый яркий и очевидный мотив для убийства этого человека, но он не может опираться на одни только мотивы. Он до сих пор не может доказать, что Кира способен убивать не только с помощью сердечного приступа. Он не может доказать, что у Аманды Гласк есть какие-то секреты.
Он вспоминает те времена, когда его группа следит за домом семьи Ягами. У подозреваемого тогда Лайта в доме секретов оказывается больше, чем в квартире этой женщины.
Со стороны монитора доносится грохот — это в гостиной Гласк летит на пол всё то, что ещё недавно стоит на столе. Он не понимает, чем спровоцировано поведение этих двоих, но делает ставку на то, что они, скорее всего, пьяны. Такие мелочи интересуют его в последнюю очередь.
Он передвигает разложенные на столе бумаги. Старается составить целостную картину, переставляет слагаемые местами, но чувствует, что здесь чего-то не хватает. Чего-то важного.
Грохот сменяется шорохом одежды и разговорами такими сбивчивыми и тихими, что расслышать их он не может. Но это всё равно отвлекает. Сосредоточиться не выходит. Он отправляет в рот одну из горстки лежащих неподалеку конфет и решает, что придётся просто подождать.
Спать, когда в штаб-квартире наконец-то стоит тишина, тоже не хочется. Он уверен, что подбирается совсем близко к той мелкой детали, которой ему недостает. Конфета оказывается не очень вкусной.
Он без особого интереса смотрит за происходящим в квартире Аманды Гласк. Замечает как смазывается её помада, оставляя следы на чужой коже. Видит как переплетаются их пальцы, как часто и жадно соприкасаются тела. Скрип стола становится почти навязчивым.
Лайт — единственный, кто сидит с ним здесь в такое время — очухивается от своей полудремы под отзвук особо громкого женского стона. В первые несколько секунд он будто бы не понимает, что происходит, — переводит взгляд с него на экран монитора и обратно — а потом вдруг тянется к панели управления и одним движением руки гасит все мониторы.
— Рюзаки! — он уверен, что от возмущенного возгласа Ягами может проснуться даже живущая парой этажей ниже Амане. — Что ты делаешь?
— Веду наблюдение, — он закидывает в рот ещё одну конфету и включает мониторы обратно.
Судя по всему, и Гласк, и Миками — оба любят погромче.
— Ты с ума сошёл? — Лайт выглядит недовольным и ему даже кажется, что на щеках того выступает румянец. Он забывает, что тот всё-таки младше. — Ты не можешь вот так просто вторгаться в настолько личную жизнь людей! Тебе не кажется, что это уже слишком?
Он смотрит на него, словно на глупого ребенка. Не впервые уже Ягами младший со своими принципами пытается вмешаться в его методы ведения этого дела. В который раз за последние месяцы Эл жалеет, что не работает один.
— Если тебя смущают обычные человеческие отношения, — он пожимает плечами и вновь отворачивается к монитору. — То могу предложить только смириться с их существованием.
Обычные человеческие отношения. Эта фраза по какой-то причине застревает у него в голове. Он вспоминает о том, как просит Лайта воспользоваться чувствами Мисы в интересах дела. Тот, конечно, отказывает. Принципы. Что, если Аманда Гласк не такая принципиальная? Что мешает ей использовать чувства в собственных интересах? Ничего.
— Это вторжение в частную жизнь, — продолжает нудеть Ягами и стыдливо прикрывает глаза ладонью, натягивая сковывающую их кисти цепь.
— Можешь заявить на меня в полицию, — он отмахивается от него и поудобнее устраивается в кресле.
До этого он ставит лишь около одного процента на то, что её личные контакты могут быть как-то связаны с делом Киры. Теперь, сложив вместе несколько мелких кусочков мозаики, он поднимает вероятность до пяти.