Чалки и Кирка переглянулись. Затем продолжили:
— На всё твоя воля, хозяин, на всё твоя воля! А дозволь ещё спросить: дашь ли ты отдельный дом и для нашей старшей дочери Гиввы, ведь она достигла брачного возраста и дом был бы её приданым…
— А не слишком ли многого вы хотите? — голос Лира сделался зловещим. — Может, вы хотите сами закончить свои дни, как те, кого вы принесли в жертву богам? Так я могу обеспечить. Или вы считаете, что вы незаменимы? Нет, я всё понял. Любой другой грязный лахи сможет заменить вас, посули я им половину того, что обещал вам! Убирайтесь прочь и не докучайте мне!
Слова Лира оказались истиной. Многие из народа лахи оказались готовы оказывать ему услуги в храмах Каджи и Свири. Мужчины и женщины лахи с толпами своих детей потянулись в город Майи со всех краёв материка Гобо, готовые на всё, чтобы стать жрецами новоявленных богов. Они запрудили улицы города, это было летнее время и они ночевали прямо на улице на рваных матрацах, на рогожках или голой земле, стремясь изо дня в день попасть на приём к Лиру, чтобы попроситься на служение в храм. И поскольку у Лира был теперь обширный выбор, он не торопился брать в жрецы каждого лахи подряд, в глубине души надеясь, что жрецами его отца и отца Майи согласится стать кто-нибудь из народа, считающегося более благородным, чем лахи.
Лир выдвинул условие: он даст только испытательный срок на служение жрецом только тем лахи, что смогут принести ему в храм младенцев не старше двух лет. И всего за несколько дней лахи притащили в храм Каджи и Свири детей до двух лет больше, чем было нужно. Детей помещали в дальние кельи в закрытых частях храма и новым жрецам из лахи поручали присматривать за ними и кормить их — до часа приношения их в жертву.
Лир испытывал непонятный страх и тревогу. Ему не хотелось думать, как и откуда лахи могли добыть этих детей и что дети эти далеко не все были отданы родителями добровольно. Он не боялся, что родители, лишённые своих сыновей и дочерей могут попытаться отомстить ему. Их месть, в таком случае, обернётся против них, потому что горы и сила Каджи защитит Лир от любого мстителя. Его страшило то, что у него появились сомнения относительно правильности своих поступков. Сын коровы мычал где-то в глубине его души, слёзно и тоскливо, страдал, как может страдать тот, кто сам становился жертвой чужой плотоядности и хищности. И над ним смеялся и издевался демон, жаждущий могущества и власти, для которого чужая кровь и боль не то, что безразлична, но даже желанна и сладка.
Количество жрецов в храмах Каджи и Свири значительно выросло. Лир не торопился их баловать, раздавая деньги и отдельные дома, приостановив строительство жреческого посёлка. Он приказал наспех построить для них несколько бараков из брёвен, без всяких удобств, предоставив им вместо кроватей дощатые нары. Но лахи всё равно не отказывались от службы в храмах. Потому что бараки хоть и были без удобств, но в них были печи, которые зимой должны топиться, им выдавали новую одежду взамен рванья и сытно кормили в столовой при храме. Это было лучше прежней бродячей жизни.
Но даже не сытость, тепло и новая одежда прельщали корыстолюбивых лахи. У каждого из представителей этого отверженного и всеми нелюбимого народа была теперь новая мечта: обратиться в могущественную касту служителей культа, стать жрецами по-настоящему сильных богов и добиться этим власти и всеобщего уважения. Конечно, лахи, с их убеждениями, что гордость и достоинство — отрицательные качества, не придавали бы особого значения такой ценности, как уважение других людей, если бы это не сулило определённую выгоду. Тем более, если лахи считали, что уважать возможно лишь силу и то, что наводит страх — именно этих качеств они и жаждали для себя.
И потекли в храмах реки крови в пасть каменного идола, и запахло в другом храме жареным мясом… И никто не препятствовал этому, многие догадывались, но — молчали. И занимались тем, что было привычнее всего — терпели.
И было принесено богодемону Каджи сто детей и столько же — богодемону Свири. Это была их победа, принесённая им их детьми — Лиром и Майей.
Сами же Лир и Майя переселились в роскошный дворец, который, наконец, был заполнен великолепной мебелью, коврами и другими дорогими утончёнными вещами. В этом дворце на возвышении было воздвигнуто два трона, облицованных плитками из червонного золота и инкрустированных драгоценными каменьями высшей породы. Один трон Лир установил для себя, другой — для своей жены.
Подарки Лира для Майи были ошеломительны. После свадьбы с ней он сделал ей такой подарок: ювелирную мастерскую, в которую были наняты лучшие ювелиры Гобо. Майя имела право в любое время заходить в сокровищницу, где хранились драгоценные камни и взять из неё всё, что ей желалось и сколько хотелось, даже все до единого лучшие коллекционные камни, чтобы искуснейшие ювелиры изготовили из них для неё великолепные украшения. Лир также придумывал украшения сам и отдавал приказ мастерам их создать, а когда они были готовы, он дарил их Майе.
Эти же ювелиры создали имперские короны для Лира и Майи.
Лир слал к Майе купцов, которые несли ей тюки лучших тканей и она могла забрать у них всё — Лир приобретал это для неё, как щёлкал пальцами, не жалея денег. Да и сам он начал одеваться более нарядно, ему, правителю мира, было неприлично ходить в простых льняных одеждах.
Со всех концов Гобо Лиру шли отчёты о строительстве храмов в больших городах — храмы строились, никто не смел отложить их возведение или затянуть этот процесс. Всё шло, как по маслу, как будто жители материка не просто принимали культ новых богов под давлением силы, а начали жаждать этого.
В храмах Каджи и Свири в Уш открылись курсы жрецов — жрецы, что уже полностью изучили культ поклонения новым богам от Лира теперь обучали новичков, чтобы в последствии разослать их для служения по всему материку. И, поскольку учителями были жрецы из народа лахи, то и в ученики они набирали людей из своего же народа, хотя жрецами Каджи и Свири были уже не прочь стать и нелахи.
Лиру, когда-то желавшему, чтобы жрецами его отца были люди не из лахи, теперь испытывал к этому полное равнодушие. Ему было безразлично, что презренный народ лахи превращался в элитную жреческую касту. Если его отец Каджи не против этого, то какое дело до этого Лиру?
После того, как Каджи и Свири были принесены в жертву двести младенцев и Лир вместе со своей женой присутствовал на каждом жертвоприношении, в нём как будто что-то сломалось изнутри и появилось ощущение грязи — во внешнем мире и во внутреннем. И он уже не отделял народ, что считался грязным от того, что числился в более чистых. Все люди стали одинаково равны для него в своей смиренной низости и скотском равнодушии.
— Вот вы и получили тех богов, что заслужили, — нередко произносил он вслух.
Но больше всего его волновало собственное тело.
Оно старело.
Волосы поседели больше, чем наполовину, на теле местами появилась дряблость, несмотря на то, что Лир старался укреплять его гимнастикой и купанием в снегу и горных реках.
— Если бы у меня было лицо, наверно, оно было бы в морщинах, — горько рассуждал он.
Возраст Майи к тому времени приближался к сорока годам, но она была по-прежнему очень красива и её не портила даже излишняя полнота. Она выглядела моложе своих лет и тщательно следила за собой, чтобы удержать свою моложавость и красоту.
— Твоя красота по-прежнему чудесна! — говорил Лир, гладя её волосы, которые, возможно также не были бы лишены седины, но парикмахеры Майи искусно закрашивали их специальной краской для волос. — Моя старость опережает твою, а что же будет ещё через несколько лет? Будешь ли ты ещё любить меня, когда я стану совсем дряхлым, настоящим стариком?
— Я не могу представить себе, что я не люблю тебя! — отвечала Майя, горячо целуя его руки.
Лир всё меньше уделял времени делам своей империи, считая свою миссию почти завершённой, и всё больше часов проводил со своей женой, предполагая, что ему уже недолго осталось быть с ней.