Аевел часто беседовал с Лиром о прочтённых им книгах. Лиру нравились исторические книги, но он зачастую высказывал о них своё мнение, не очень нравившееся хозяину острова Алмазов.
И всё чаще общение Аевела и Лира сводилось к игре в настольные игры. Аевел усаживался на ковёр перед клеткой, разложив предметы, представляющие настольные игры, а Лир просовывал через прутья решётки волосатую руку и играл. И так случалось, что Лир всё чаще обыгрывал Аевела, без всякой пощады, а после и вовсе перестал предоставлять тому какой-либо шанс победить. Это начинало злить и раздражать Аевела. Но Лир этого, очевидно, не желал замечать, потому что однажды задал Аевелу странный вопрос:
— Ты не считаешь несуразным то, что равный тебе по интеллекту почему-то до сих пор заперт в клетке, словно неразумный зверь?
Аевел, обладавший спокойной, даже сонной натурой, неожиданно закипел от небывалого гнева. Его возмутили слова чудовища, предполагавшего, что может быть в чём-то равным ему, своему хозяину.
— Я вижу, что ты злоупотребляешь моей добротой, — сквозь зубы проговорил он.
Лир опустил морду вниз, глядя исподлобья неестественными для сына коровы волчьими глазами:
— Что-то я не припомню, когда ты был добр ко мне.
— Вот как? — зло сощурил глаза Аевел. — Может, ты скучаешь по своей старой клетке, где ты ворочался на соломе, пачкаясь собственным дерьмом?
— Ты мне угрожаешь? — синеватые белки свинцово-серых глаз Лира начали наливаться кровью.
— Я поражаюсь твоей неблагодарности! Я имел в виду, что уважил тебя, создав тебе условия, подобающие человеку, хотя что в тебе человеческого?
— Что во мне нечеловеческого? — проревел Лир, схватившись за прутья клетки и тряхнув их.
Аевел поднялся с ковра и позвал одну из служанок, дежурившую возле входа в зал и приказал ей принести зеркало. Та поспешила выполнить приказ и когда зеркало было принесено, он велел поднести его к клетке.
— Вот, посмотри-ка на себя! — предложил он Лиру.
Лир примкнул мордой к решётке и внимательно всмотрелся в гладь зеркального стекла.
Затем резко отвернулся. Прежде он никогда не смотрелся в зеркало.
Он не раз слышал, что у него вместо человеческой голова быка, он не раз ощупывал шерсть на своей морде и рога. Но он сам не предполагал, что он так ужасен! А ведь его окружали обычные люди и кое-кто из них был даже красив. Например, девушка из библиотеки, Марионила. Или кое-кто из детей. Или слуга, чистивший в зале ковры. А он, Лир, не только не красив, но ещё и безобразнее других и за это его держат в клетке, но он жаждет покинуть её и узнать мир, что был ему до сих пор не ведом.
Ему стало нестерпимо больно и слёзы покатились из глаз по шерстистым щекам, падая на нечёсаные космы.
— Если так, тогда убей меня, — глухо проговорил он. — Лучше убей.
Вспышка гнева Аевела уже успела утихнуть и у него даже появилось подобие сострадания к интеллектуальному чудовищу, которое он, мудрейший из мудрых, сумел осадить и поставить на место.
— Ну, полно хандрить, Лир, — почти ласково произнёс он. — Развеселись. У тебя есть всё, о чём могут только мечтать многие люди на материке, замерзая от холода и умирая от голода, да ещё изнуряясь непосильным трудом. Чем тебе плохо? Все твои желания исполняются, за исключением глупых. Хочешь, я прикажу прислать музыкантов, чтобы они сыграли тебе что-нибудь весёлое, чтобы поднять настроение?
— Ты знаешь, я не люблю дурацкой весёлой музыки! — прорычал Лир, повернув голову и зло покосившись на хозяина.
— Ну и зря! — пожал плечами Аевел. — Мудрые не гнушаются веселья, оно улучшает здоровье и продлевает жизнь.
— Если, конечно, её не укоротит несчастный случай, — ядовито заметил Лир.
— Вот поэтому несчастных случаев надо избегать, быть благоразумным и осторожным. Я был бы весьма неблагоразумен, если бы позволил тебе покинуть клетку и жить на свободе. Ты — демон. И что бы ты не думал на этот счёт, демоны — зло. Ты симпатичен мне и вызываешь мой живой интерес, но свободным ты опасен. Впрочем, если рассуждать философски, даже обычный человек, если он излишне свободен, то опасен. А тем более, демон. А ведь ты опасен даже одними своими мыслями! Взять хотя бы твои рассуждения о истории Гобо…
Лир развернулся к Аевелу и глаза его вспыхнули огнём.
— Да, много веков назад Гобо не был такой мертвечиной, как описывают его купцы! Люди искали знаний, писали настоящие научные книги, пытались что-то изобретать — вот где было живое время в истории! И где все эти достижения прошлого, где истинная мудрость, а не наносная? Людишки с вялыми сердцами погребли всё это в толщах земли, рабами которой стали и мир как будто увяз в болоте, загробный мир Вечных Болот как будто влез в мир живых и нет никаких перемен!
— Ты осуждаешь земледельцев, которые трудом своих рук кормят этот мир?
— Я осуждаю глупцов, которые трудятся руками, в то время как механизмы машин могли бы здорово облегчить этот труд! Сколько книг пишут о утраченных технических достижениях, о уничтоженных чертежах великих инженеров, разве лгут книги?!
Аевел нахмурился. Складка досады пролегла у него между бровями.
— Я вижу, чтение книг пошло тебе только во вред, — проскрипел он. — Больше не позволю тебе читать историческую литературу.
Лир настороженно взглянул и прильнул к стальным прутьям:
— А что позволишь?
— А ничего не позволю! — фыркнул Аевел. — Хватит, дочитался до бреда! Пора тебе, друг мой, найти себе другие увлечения!
— Какие увлечения?
— Ну, например, жениться. Ты повзрослел с поразительной животной быстротой. Пять лет — и ты уже не телёнок, а бугай. Неужели не ощущаешь никакого влечения к любви?
— Я не тем был занят все эти годы!
— Ах, да, ты всё почитывал книжонки и вот плачевный результат — они убили в тебе самца. Но можно ещё всё исправить. Сегодня же велю моим слугам подыскать тебе какую-нибудь миловидную… корову! — Аевел хохотнул в кулак.
— Ты полагаешь, я займусь удовлетворением похоти с существом, похожим на ту, что меня родила?
— А что в этом такого? Мы, люди, ведь спим с женщинами, хотя женщины нас рожают.
Лир ничего не ответил, только впился бешено-злыми глазами в Аевела и тому стало неуютно от этого.
Лир лёг на кровать, скрутившись калачиком, и уткнул морду куда-то в собственную грудь. Теперь было бесполезно с ним говорить о чём-либо. Лучше было бы оставить его в покое.
Лир пролежал в позе эмбриона где-то полчаса. Мысли его неслись вскачь, они были полны ярости и напоминали бурю. Книги на самом деле сделали над ним своё дело, то, чего не желал бы его хозяин: они показали ему широту мира и раскрепостили его мысли и теперь он желал вырваться из клетки, как никогда.
К тому же, его поразило собственное уродство, отражённое в зеркале. Он предполагал, что безобразен, но не до такой степени. Вот поэтому хозяин и предложил ему корову, потому что ни одна человеческая женщина не захочет быть с ним. Хозяин даже не предполагал, до какой степени оскорбил его. Ему хотелось кричать от душевной боли, но он держал крик в себе нечеловеческим усилием воли.
Внезапно ему показалось, что нежный тихий голос зовёт его. Он приподнял рогатую голову от подушки.
За решёткой клетки стояла Марионила. Это была невысокая хрупкая девушка, с хорошеньким личиком, к которому совершенно не приставал загар, одетая в скромное светлое платьице. Волнистые светлые волосы её были разделены на пробор и собраны в жгут на затылке. Большие серо-зелёные глаза смотрели сосредоточенно.
— Ты расстроился, что хозяин запретил тебе читать книги? — ласково проговорила она. — Не огорчайся, я уверена, что он передумает. Я постараюсь уговорить его, чтобы он снова разрешил тебе читать. Я уговорю его. А если не уговорю, то буду тебе носить книги втихоря, — она улыбнулась.
— Не надо, — глухо ответил Лир. — Хозяин узнает и прогонит тебя.
— Ну что ты, нет! — засмеялась девушка. — Он знает меня с детства, он относится ко мне, как к дочери.