— Значит, моё имя — Али, — наконец, улыбнулся тот, кто прежде был Лиром.
Ялли улыбнулась в ответ. Её собственное имя также соответствовало ей, оно означало — Куколка. Так назвала её мать после рождения, как будто предвидела, как оно подойдёт дочери.
— С этим именем ты продолжишь свой вечный путь бога, — сказала она. — Но, конечно, не со мной. Я ведь смертная. Я не смогу жить вечно. Да и то, это ещё не всё. Тело у меня несовершенное, ещё несколько лет юности и молодости — и начну стареть. А может, ещё здоровье подведёт. Мало ли смертных женщин старели и умирали раньше времени? Так что, господи, видимо, ты напрасно выбрал в возлюбленные смертную.
— Любовь себе не выбирают, — возразил тот, кто прежде был Лиром, а теперь был наречён Али, — любовь сама всё решает, даже за богов. Но ты не бойся ни старости, ни болезней. Это пища, которую ты сейчас ела, воздух этого места, мои ласки, объятия, то, что я входил в тебя — всё окажет действие и ты не состаришься и болезни не одолеют тебя. Это мой подарок тебе.
— Но бессмертной ведь я всё равно не стану? И мы потеряем друг друга?
— Я найду тебя в другом воплощении, ты никуда от меня не денешься, — улыбнулся Али, и отодвинувшись в кресле от стола, протянул к ней руки. — Иди ко мне, малышка.
Ялли уронила на стол кусок лепёшки, что держала в руках, поднялась в кресла и, оббежав стол, прыгнула к нему на колени.
========== Глава 6. Клятва и расставание. Эльга терпит… ==========
Далее следовало всё так, как нужно: Ялли превратилась в «сладкую липучку», постоянно обнимавшую, ласкавшую, целовавшую и её возлюбленного это вполне устраивало.
Если бы не тягостное знание о том, что после того, как она зачнёт от него ребёнка, придёт время расставания… Как надолго?
Но она была не обременена знаниями и поэтому пребывала в состоянии безграничного счастья. Она вела себя, как озорной ребёнок, ничто не воспринимавший всерьёз. Правда, даже при всём своём легкомысленном поведении она не могла не заметить, что в глазах Али таилась какая-то непонятная ей грусть. Когда она решилась спросить его об этом, он ответил полушуткой:
— Что поделать, моя любимая, дерево — меланхоличная стихия.
Так прошло дней десять и печальные знания донесли ему: Ялли была беременна. Ему было горько и тоскливо, а она, наслаждаясь благим неведением, по-прежнему веселилась, доходя даже до детских дурачеств.
— Хоть бы ты боялась меня, — не выдержал он, глядя на неё пристально неизменно печальными глазами.
— Я боюсь, боюсь тебя, господи! — не унималась она в озорстве, сидя на ложе и кланяясь ему.
— Ты должна бояться меня так, как жена боится мужа.
— Хорошо, я буду бояться тебя, как жена мужа и с большой радостью! — она широко улыбалась и глаза её горели шальным огнём.
— И ты будешь слушаться меня?
— Конечно! Даже если прикажешь бегать по потолку! — она хихикнула.
— Ну, такие глупости мне приказывать тебе ни к чему, — серьёзно ответил он. — Но я хочу, чтобы ты дала мне две клятвы.
— Хоть тысячу!
— Мне нужно всего две, они очень важны. Иди ко мне! — он протянул к ней руки.
Она подползла к нему на ложе и прижалась щекой к его груди, ласкаясь. Он взял её правую руку и приложил её ладонь к её животу.
— Вот так поклянись мне, — промолвил он, — что в этом воплощении и в дальнейших ты станешь избегать совершать зло, преступления и несправедливость.
Ялли удивлённо подняла на него расширенные глаза.
— Вот так клятва! — удивилась она. — Почему ты хочешь, чтобы я дала её? Разве ты сомневаешься во мне, что я могла бы совершить зло, преступления или несправедливость? По-моему, я и то, о чём ты попросил меня поклясться — понятия несовместимые.
— Ты веришь мне? — спросил он, заглядывая ей в глаза.
— Конечно!
— Тогда поклянись.
Ялли пожала плечами и поклялась.
Он снова взял её руку и прижал её ладонь повыше живота, слева.
— А теперь, Ялли, поклянись, что ты отдашь мне и только мне своё сердце.
— Оно уже твоё! — она явно снова начинала дурачиться.
— Ялли! — строго произнёс он. — То, о чём я прошу тебя, очень важно. Ты ведь хочешь быть со мной и в других воплощениях, значит, ты должна поклясться в вечной любви. Тогда, даже родившись снова в другой жизни и на время забыв меня, ты не сможешь уже полюбить другого прежде, чем я найду тебя. Ты будешь принадлежать мне, даже не помня меня. И даже если тебе покажется, что ты влюблена в кого-то другого, это будет всего лишь ложная любовь, мираж любви… Она остынет, умрёт и ты снова станешь моей. Ты — всё для меня, разве ты не понимаешь, что и я должен быть всем для тебя?
Лицо Ялли, наконец, посерьёзнело.
— Даже не сомневайся, что и ты — всё для меня! — проговорила она. — Я люблю тебя так, как не любила никого и никогда и буду любить всегда. Я отдаю тебе моё сердце и вместе с ним мою вечную любовь. Клянусь своим же собственным сердцем — моё сердце с моей любовью твоё навсегда!
Произошло неожиданное: в области сердца Ялли что-то болезненно заныло и она, побледнев, обмякла в объятиях Али, слегка застонав. Он уложил её на свои колени и принялся покачивать, как убаюкивая ребёнка, целуя её лицо.
Боль начала постепенно стихать, но вместо неё появилась слабость и сонливость и Ялли, прикрыв тяжёлые веки, погрузилась в сон.
Али продолжал держать её в объятиях, не сводя глаз с её лица.
Внезапно на это лицо наползло пятно, меняющее очертания и становящееся то темнее, то светлее.
— Ты что, передумал идти до конца? — неизменно бесстрастным голосом спросило оно.
— С чего ты решил?
— Ты не торопишься покинуть её.
— Снова расставание, — вздохнул Али. — И наверняка надолго…
— Тебе осталось уже немного. Если она, конечно, очиститься от демонской сущности. Большая вероятность, что это произойдёт, всё идёт к тому.
Али сильно потёр указательным пальцем переносицу.
— Представляю, каково ей будет думать, что я просто бросил её…
— А по-твоему, она не должна страдать?
— Страдания от любви особенно тяжелы.
— Но зачастую именно они и очищают лучше, чем что бы то ни было. Ещё неплохо чистит долгое пребывание в огне. Только ведь ты этого очень не желаешь ей? В таком случае, ты должен прямо сейчас прощаться с ней.
Лицо Али сделалось неподвижным, как окаменевшим. Он понял: если он затянет прощание, муки только усилятся.
Он одел спящую Ялли в то самое простенькое платьице, в котором похитил её, надел на ножки сандалии. Всё это он делал молча, только тяжело дыша. Затем так же, не проронив ни слова, поднял её на руки и вынес прочь из дворца к амбразуре, ведущей в подземный туннель, прорытый по его велению корнями деревьев.
Он нёс её под землёй, преодолевая кромешную тьму, в которой его божественное зрение всё отлично различало. Мысли его превратились в какую-то сплошную кашу, он прилагал немыслимое усилие воли, чтобы не обезуметь от ощущения горя, охватившего его.
Он выбрался в ту самую часть заброшенного сада, где явился на поверхность в облике белого дерева, унёсшего Ялли.
И осторожно уложил девушку на траву.
Затем, опустившись на колени, наклонился над её лицом и поцеловал сочные малиновые губы.
И растворился в воздухе, перемещаясь в свою божественную сферу…
Ялли проспала недолго, лёжа на траве среди неухоженных деревьев заброшенного сада у загородного храма.
Она пробудилась от того, что поднимающееся над землёй утреннее солнце било ей в глаза.
И села, дико озираясь кругом.
Поначалу она подумала, что любовь, происшедшая с ней и длившаяся несколько дней, всего лишь ей приснилась.
Но потом поняла: нет. Она ощупала своё женское естество и поняла, что всё было наяву. Она утратила девственность, значит, прекрасный бог, говоривший с ней о любви и которого так полюбила она, был на самом деле.
А теперь его нет. Ничего нет. Ни дворца из сомкнувших стволы деревьев, ни ложа, ни возлюбленного.
Почему?!