— Как же я могу убить тебя, если я тебя родила? — говорила она. — Ведь я вынашивала тебя здесь, здесь! — она гладила свой живот.
Внезапно её осенило.
Она вспомнила, как бог деревьев, требуя с неё клятву в том, что она не совершит никаких злодеяний, зачем-то положил её ладонь на её живот. Наверно, ему уже тогда было известно, что она зачала от него и заставил поклясться плодом чрева. Она тогда даже не поняла, о каких злодеяниях идёт речь, ведь она тогда за всю свою короткую жизнь и мухи не обидела, но Али, видимо, знал её гораздо лучше, чем она сама себя. Вот она совершила одно злодеяние — убила ни за что ни про что одного юношу и собиралась сделать то же самое с другим. То, что из-за неё погиб Карун — за это она не испытывала угрызений совести, там решался вопрос, кому остаться жить — ему или ей. Но убитый Анедог и едва не зарезанный ею помощник садовника — совсем другое дело. Это уже злодейство и за этим последует расплата. И она будет самой страшной: сыном, которого она любила больше всех на свете. Недаром же ребёнку приснился сон, что его убила родная мать и этот ребёнок остановил преступление, которое едва не свершилось.
” — Нет, надо сдерживать себя, — подумала Ялли, — то, что я княгиня и мне сходят с рук мои преступления, не должно стимулировать меня к беззаконию. Никогда! Я никогда никого больше не убью! Мой сын уже расплачивается за меня, мои преступления в прошлых воплощениях, он выглядит не таким, как все и в дальнейшем ему это может показаться нелегко, так неужели я прибавлю ему горя, поступив ещё как-то не так?»
С этого дня она даже слышать ничего не хотела, чтобы завести себе любовников. Да Эльга больше и не решалась навязывать ей это. Эльгу напугало то, что Ялли убила Анедога, ей было очень жаль этого юношу, она переживала по этому поводу даже больше, чем его собственные родители, продавшие его кровожадной княгине.
Ялли увлечённо писала новый свод домостроя, будучи уверенной, что переделает мир так, что он станет полностью безопасен для неё, её сына и других родственников. Иногда она составляла пункты домостроя вместе с Эльгой или другими воительницами.
И на это у неё ушёл почти год.
А когда всё было готово, она отдала приказ отнести её рукописи в типографию и издать книги во множестве экземпляров, чтобы продавать в книжных магазинах.
Книги раскупались и Ялли было интересно узнать мнение своих подданных о новых правилах домостроя.
У Ялли были свои шпионы, преимущественно, это были молодые девушки с незаметной внешностью, по целым дням скитавшиеся по городу, подслушивавшие, подглядывавшие, выведывавшие.
И именно они слышали, как обсуждали новый домострой в публичных местах — кабаках, чайных, маленьких обеденных заведениях. Правила нового домостроя читали и покатывались от смеха. ” — Смотрите-ка, — слышались весёлые голоса, захлёбывавшиеся от хохота, — что тут написано: ” Поскольку мужчина является худшим и низшим существом, чем женщина, то он не имеет право на ночь ложиться в одну кровать с лучшим и высшим существом — женщиной и спать в ней до утра. Каждая уважающая себя женщина должна иметь в своём доме для себя две кровати: в одной спать всю ночь, а на другую ложиться временно, для соединения с одним из своих мужей, а после она должна уходить на свою кровать, а муж — на свою.» Потешали и другие законы, например, о том, что в доме муж обязан носить тряпичные тапочки, чтобы не смущать жену громкими шагами.
— Что взять с нашей княгини, — рассуждали о Ялли, — она очень красива, а у всех женщин чем больше красоты, тем меньше ума!
Наряду с княгиней смеялись и над женщинами-воительницами, преимущественно, над начальницами, над Эльгой. На базарных площадях ставили кукольные спектакли. Кукла, изображающая Ялли, была красивой, но с безумно выпученными глазами, а кукла Эльга — с гротесково-огромными губами. Самой распространённой шуткой в Шабоне стала сцена из кукольного спектакля, когда кукла Ялли обращалась к кукле Эльге:
— И как бы мне ещё осчастливить мой народ, сестрица? Что бы эдакое мне ещё придумать?
— Да мы, сестрица, кажется, и так уж сделали немало: раньше здесь воины да стражники мужиками были, а теперь девицы стали, переодетые мужиками! — отвечала кукла Эльга.
— Так-то оно так, а да вот добавить бы счастья надо, только как не знаю, сестрица!
— Так может, чтобы узнать, умом тебе воспользоваться, сестрица?
— Что ты, сестрица, ум-то у меня голова не выдержит, она ж у меня только для красоты!
Этот спектакль часто повторяли и эта шутка, которая, казалось, должна была приесться и надоесть, всё смешила и смешила народ до слёз.
Когда шпионки докладывали Ялли об этом, она негодовала:
— Мои подданные — идиоты! Я правлю идиотами. И какая неблагодарность! Благодаря мне они живут без нужды и забот, это я родила бога, который прорастил для них эти чудесные сады, а разве они об этом помнят? Им, видите ли, не нравится то, что я заменила мужскую армию на женскую! Но ничего. Время пройдёт — и они будут вынуждены поступать так, как я решила!
— Они относятся к твоим указам несерьёзно, потому, что ты сама не хочешь подать пример, — рассуждала Эльга, — вот мы и стали посмешищем. Гарем ты завести не захотела, да я уже и не решусь больше уговаривать тебя обзавестись им после того, что ты сотворила с тем беднягой. А вот если бы женщины Шабоны пожелали подражать тебе, то мужчины оказались бы бессильны! Не хочешь гарем — начни с одежды. Если женщина меняет одежду, она меняется сама. Почему бы тебе не одеться так, как мы одеваемся и не показаться в этом публично?
Став главнокомандующей женской армии, Эльга теперь редко надевала шорты и топик из кожи, теперь она носила красный камзол, расшитый золотой нитью, узкие брюки и коротенькие полусапожки. Так она выглядела более солидно и представительно. Но по-прежнему считала самой лучшей одеждой всё-таки шорты и топик из кожи и носила это дома, перед своими любовниками.
— Думаю, лучше это сделать на праздник в храме Така, — продолжала она, — чтобы собралось побольше народу. Если бы ты предстала перед ними в кожаных шортах и топике хоть один раз, многие женщины Шабоны пожелали бы тоже так одеться. И это был бы первый шаг к их свободе. Там, где женщина чего-то захочет, мужчина бессилен!
— Ты думаешь?
— Я знаю! — с гордым видом ответила Эльга.
Ялли только пожимала плечами и отказывалась. Перспектива выйти к своему народу полуголой пугала её, срабатывало воспитание, привитая с детства мораль, что женщина хоть и должна тяготеть к нарядам, но они служат для того, чтобы прикрывать наиболее соблазнительные части тела. Так принято, ибо в таком случае, начнёт расти разврат. А именно это и происходило в Шабоне. Вот уже появился мужской бордель для женщин-воительниц, а ведь раньше в городе вообще борделей не было, если проститутки и существовали в городе, то обычно они занимались торговлей телом частным образом или через сводню.
Ялли было не по себе от того, какой образ жизни вели её воительницы. Непонимание пугало её, но меньше, чем страх перед властью и силой мужчин. Карун испугал её основательно и хоть она и победила его, но и он косвенно отомстил ей, оставив в душе чувство опасности и недоверия по отношению к мужчинам.
Из всех мужчин она более-менее хорошо относилась к своим братьям, которые всегда казались ей безобидными. Они так и остались в Шабоне, при ней, не желая возвращаться в дом строгого отца, желавшего держать всех детей при себе и контролировать их образ жизни. В хоромах сестры-княгини им было комфортнее и свободнее. Правда, порою, им казалось странным поведение Ялли и законы, что она издавала. Но это был ещё не повод бежать от неё обратно под «крылышко» отца.
Ялли устроила обоих братьев в храм Така, отдав приказ верховному жрецу Гулмиру подыскать им жреческие должности повыше и попрестижнее. Но жрец проигнорировал её приказ, решив, что Далг и Эфан ещё слишком молоды для того, чтобы стать старшими жрецами и сделал их младшими, заставив подметать двор и площадь перед храмом. Ялли пришла в ярость, узнав об этом, она давила и давила на Гулмира, требуя, чтобы её братьям были подобраны более тёплые места. Но Гулмир оказался слишком своеволен. Он пребывал на должности главного жреца храма Така уже более двадцати лет, имел очень сильный авторитет, к его мнению прислушивался даже покойный князь, отец покойного Каруна. И, уж конечно, не отдавал ему бредовых распоряжений помогать делать жреческую карьеру двум соплякам, пусть даже сыновьям другого верховного жреца из соседнего города. И Далг и Эфан мели и мели дворы перед храмом уже три года подряд, жалуясь сестре на свою горькую долю, а та негодовала и злилась на жреца Гулмира. На Фаранаке власть жрецов имела вес и ей было не так просто противостоять.