— Мы, княгиня, признаться, не успели даже и выстрела сделать из своих луков, как произошло это чудо! — захлёбывалась юная воительница. — Они все схвачены деревьями, все до единого!
— И они живы? — поинтересовалась Ялли.
— Кажется, да, княгиня. Потому что стонут и причитают со всех сторон, хоть уши затыкай. Значит, живы. Каков будет приказ, княгиня? Прикажешь перестрелять их всех?
Ялли покачала головой и подняла ладонь.
— Нет, — промолвила она, — если деревья их не убили, должно быть, не надо и нам их убивать. Не трогайте их. Думаю, лучше проявить к ним милость и оставить в живых — пока. Так и передай Гипле: пусть возвращается с отрядом в город, не трогая пленников деревьев.
Покинув башню и войдя в хоромы, Ялли поспешила к Дану, который уже окончил рисование и находился в саду, качаясь на качелях.
Ялли приблизилась к нему.
— Что будет с воинами Кабуза? — спросила она.
— Через один день и одну ночь деревья их отпустят, — ответил мальчик. — Эти воины уже сюда не придут. Это будет для них надёжная наука, хороший урок. Ты правильно поступила, решив не проливать их кровь. Милость может компенсировать грехи убийства.
— Ты что-то знаешь обо мне? — Ялли остановила раскачивающиеся качели и присела на них рядом с сыном.
— Знаю, — просто ответил малыш, глядя на неё взрослыми пронзительными глазами. — Только ты сама ещё не готова услышать о самой себе.
— Почему? Это слишком ужасно?
— Да. Ещё ужаснее того, как ты убила того несчастного дурачка в своей спальной.
Ялли сделалось нехорошо от чувства внезапно нахлынувшего стыда и она взяла себя рукой за горло. Лицо её сильно покраснело. Ей захотелось как-то оправдаться перед сыном, сказать, что тот дурачок её сильно разозлил, потому что говорил ей то, что ей было неприятно слышать, но потом поняла, насколько эти аргументы слабы, чтобы оправдать убийство. Надо признать: она нарушила клятву, что дала Али — не творить злодеяний. Теперь только одна надежда, что это преступление хоть частично простится ей за то, что она сохранит жизни всей армии Бефока, помиловав своих врагов.
Деревья на самом деле отпустили своих пленников — через сутки. Корни расплелись на руках, ногах и шеях тех, кого держали лежащими на земле и уползли под землю; их кони были освобождены ещё гораздо раньше и мирно паслись возле рощи, ожидая своих хозяев; ветви деревьев плавно опускали на землю тех, кого томили в подвешенном состоянии. Солдаты были живы все до одного, однако, пребывали в жалком плачевном состоянии. Многие из них находились на грани безумия и психического потрясения, другие дрожали, как осенние листья, были и такие, что потеряли дар речи и у всех поголовно были сильно обгажены и обмочены штаны — деревья не отпускали своих пленников справить нужду, как полагается. Армия Бефока оказалась сильно осрамлена.
Сам Бефок, узнав о случившемся под Шабоной чуде, о том, как его солдаты были схвачены деревьями, пророщенными княжичем Даном, в ужас не пришёл. Им овладел гнев, ярость.
— Я не знаю, кто этот ублюдок шабонской княгини — бог или демон, — говорила он, мечась по тронному залу, — но, в любом случае, эта её победа — от колдовства, не от силы. А я верю только в силу! И силой возьму Шабону и княгине придётся стать моей женой, хочет она этого или не хочет. Только на этот раз я не помилую её ублюдка! Я обещал ему милость в обмен на её покорность, но если она оказала сопротивление, то пусть теперь пеняет на себя!
Князь Кабузы держал совет со своими генералами и те приняли решение вновь атаковать Шабону, но в этот раз, даже не приближаясь к роще, сначала уничтожить её, чтобы расчистить путь в город.
— Деревья обстреляют из пушки, — рассуждали генералы, — стволы будут разрушены. В то же время наши воины, приблизившись к деревьям на расстояние, недосягаемое для их ветвей, забросают их бутылками с горючей жидкостью. Проклятая демонская роща сгорит и мы беспрепятственно войдём в город!
В Кабузе готовились к новой войне, стягивая все пушки, какие только были в арсенале, заполняли бутылки горючей смесью, складывая их в ящики и погружая на телеги.
Были набраны новые солдаты взамен тех, что побывали в плену у шабонских деревьев. Те мужчины, с которыми это произошло, уже не годились в воины — они были переполнены страхом и предпочли бы смерть, только бы снова никогда не увидеть шабонских рощ, даже издалека.
В этот раз Бефок даже не соизволил отправить княгине послание о том, что он возобновляет с ней войну. Он готовил новое наступление на неё несколько месяцев и сделал это отлично, позволяя соглядатаям из Шабоны бывать в своих военных лагерях, чтобы те донесли Ялли о том, что её ждёт. Бефок был уверен — княгиня проникнется страхом за это время и падёт духом, возможно, станет настолько покладиста, что согласится подчиниться ему и на неё не придётся идти войной.
Ялли же, узнав о приготовлениях Бефока, спросила сына, возможно ли спасти от огня деревья.
— Ведь огонь — это более сильная стихия, чем дерево, — говорила она, — я боюсь, как бы князь Кабузы не сжёг наши рощи! Может, приказать, чтобы всем городом начали рыть ров с водой вокруг рощ?
Дан лишь улыбнулся:
— Мамочка, почему ты решила, что огонь более сильная стихия, чем дерево?
— Огонь ест дерево, а не наоборот.
— На самом деле все стихии сильны одинаково. Не предпринимай ничего, деревья постоят и за себя, и за нас с тобой!
Но Ялли всё-таки испытывала некоторый трепет ожидания второго нашествия солдат армии Бефока.
За те месяцы, в которые Бефок готовил нападение на Шабону, Ялли успела набрать новую армию, но теперь она состояла, преимущественно, из мужчин. Княгиня больше не надеялась на воительниц, хотя и оставила на службе отряд Гиплы, честно пытавшийся её защитить, не предавший. Осталась при должности сотника и Хайри. Генарал Вири же была отправлена в отставку, с пенсионным содержанием.
Эльга по-прежнему являлась главнокомандующим армией Шабоны, но теперь в подавляющем большинстве состоящей из мужчин. Она не только не могла участвовать в битве с армией Бефока, но и провела время этого события в бессознательном состоянии от невыносимой тошноты. Ялли пыталась скрыть от неё, что эта коротенькая война вообще была и что воительницы предали Шабону, утаить до тех пор, пока Эльга не родит. Но Эльга всё-таки узнала об этом раньше и была весьма огорчена и подавлена тем, что почти все воительницы армии Вири оказались трусливыми предательницами. Разочарование довело её до депрессивного состояния.
— Тебе не стоит отдаваться такому горю, — утешала её Ялли, — ты-то отличаешься от них всех! Я знаю, ты бы никогда не предала меня. Но теперь мы будем знать, что женщины всё-таки не лучшие воины.
— И я в том числе! — горько вздыхала Эльга. — Всё происшедшее только доказывает, какое это ничтожество — женщина! Слабая, трусливая, не годная ни на что!
Ялли качала головой:
— И что за крайности у тебя в рассуждениях сестричка! То женщины — высшие существа, которые должны во всём превосходить мужчин, а то вовсе ничтожества! Женщине не надо ни воевать, ни тяжело трудиться, чтобы доказать, что она — прекрасное дивное создание, она — бриллиант, алмаз, она — россыпь драгоценных камней! Вот скажи мне, нужно ли жемчужине или, скажем, сапфиру или рубину лучшей породы доказывать свою ценность? Нет, их сущность говорит сама за себя. Так и женщины. Нам достаточно быть, чтобы нас любили и восхищались нами. И так оно и будет, но только тогда, когда мы сами осознаем это.
Эльга подняла на неё удивлённые глаза:
— Ого, какие слова ты говоришь? В какой книге ты это вычитала?
— Ни в какой. Сама поняла после происшедшего.
Лицо Эльги исказила гримаса досады.
— Женщина тогда жемчужина, когда она красива, как ты, — с тоской проговорила она. — А на что годится такая, как я? Только прославиться делами, какие делают мужчины. А теперь у меня и этого нет.