— Умирать. В жутких муках.
Ещё до того, как карета въехала на земли поместья Фаилхаит, виконт уже знал о возвращении сына и наказал накрыть стол для семейного ужина. Семья подготовилась ко встрече с невесткой. Отец, как и обычно, хранил величественное молчание, а мать не могла сдержать волнения. А ещё триумфа. Она уже больше десятка раз вызывала к себе Пай Онёр и с воодушевлением предлагала ей перейти в служение соседям, которые как раз ищут расторопного слугу, и всё напоминала о скорой свадьбе сына.
Онёр не выдавала своих чувств, и в поклонах утверждала, что лучше этого дома ещё не видела, и нигде так хорошо не служится, как здесь. Лишь раз намекнула, что если господин Леонар откажется от её услуг, она, так и быть, во слезах и с горем покинет столь чудесный дом.
Мадам Левизия поджимала губки, но сама выгнать служанку не смела, боясь спугнуть покорность сына. А карета с гербом Фаилхаита уже подъехала к поместью в сопровождении второй, без опознавательных клейм и флагов. Обе кареты остановились, и из них начали выбираться люди. Слуги поспешили помочь лорду с чемоданами, а извозчику с лошадьми. Пара служанок и шустрый мальчонка с готовностью шагнули к гостям, но отшатнулись и застыли в нерешительности, поглядывая на хозяина дома.
Виконт Манс Фаилхаит не видел причин сумятицы, но нахмурился, заранее подозревая сына. Мадам Левизия вытянула тонкую шею в попытке рассмотреть происходящее и не потерять достоинства, уподобляясь Пай, вскочившим с мест и подорвавшимся к окну.
Леонар вёл невесту за руку, хотя перебороть отвращение смог не сразу. Всё думал нащупать под тканью перчатки ожоги, волдыри, или того хуже – ощутить холодную слизь болезни. Но Бог миловал, его руки коснулось сухое тепло живого человека и мягкий ворс одежды. Как и подобает будущему мужу, юный лорд шёл с гордостью за свой выбор.
Выбор поразил семью до глубины души. Даже отец не сдержал удивления, переходящего в откровенное изумление. Не говоря уже о матери, которая ловила ртом воздух, не в силах произнести и слова. Слуги старательно делали вид принадлежности к предметам быта. Но удержаться от оханий и аханий не могли.
Одна Онёр улыбалась из дальнего угла, теряясь на фоне цветастого ковра и общего удивления. Сын виконта не заметил любимую служанку, и не мог сравнить их довольно улыбающиеся лица, а то удивился бы, как те похожи. Пока всё шло по плану.
— Графиня Химемия Сеа Хичтон. Дочь покойного графа Коллума Хичтон, — представил Леонар избранницу семье и, дождавшись, когда графиня изобразит приличествующий поклон, поклонился следом.
Усугубляя и без того специфический вид, Химемия была одета неподобающим образом. Для представления семье жениха на ней должны были быть одеты лучшие украшения и платья, а не домашний контуш7 без вышивки. Его единственное очарование – складки на спине и шлейф – скрылись всё под тем же белым бурнусом. Одежда не выделялась ни блеском драгоценных пуговиц, ни золотом лент, не имела даже драгоценной броши. Леонар мог с уверенностью сказать, что, не представь он её по титулу, и родители приняли бы графиню за дочь зажиточного селянина. На этом юный лорд не остановился, представил сопровождающего графиню человека:
— Остин Хест, лекарь миледи Химемии, — поясняя: — по некоторым печальным обстоятельствам леди Химемия не может обходиться без ежедневного лечения.
Мать схватилась за сердце и, не сиди она, осела бы на пол. В отличие от неё, выдержке виконта мог позавидовать сам король. Манс Фаилхаит с непроницаемым лицом высидел ужин, во время которого никто ничего не съел. Затем встал, распорядился приготовить гостевые комнаты, обязал супругу позаботиться о благосостоянии гостьи лично, и попросил сына пройти к нему в кабинет.
Все указания были розданы нарочито тихим голосом, внезапно наэлектризовавшим атмосферу сильнее разряда молнии. Ослушаться главу дома никто не посмел.
В этот раз отец сел за стол и, хуже этого, надел пенсне. Всем видом говоря: разговор будет долгий, основательный, и не в вашу пользу, молодой человек. Впору было бросаться в ноги и каяться.
— Хичтон, значит, — проговорил отец, просматривая кое-какие бумаги с гербом, мало подходящим для повелителя морей. Герб семьи Хичтон – это пёрышко в потоках ветра, странный символ. — Наслышан. И об их горе тоже. Итак, сын, не желаешь ли исповедаться?
— Папа, вы на святого не тянете, что бы исповеди принимать.
— А ты – не великий грешник, и такую дурость учудил, — виконт откинул документ и посмотрел на сына сквозь стекла.